Легенда Татр

— Я в Полянах сидел, на горах, а разбойничать ходил только в Венгрию. Я бедным помогал, потому что разбойник всех людей хочет сделать равными: затем господь бог его создал, затем его и хранит. Я в Польшу не хаживал. Но пришли ко мне с плачем и жалобами такие же мужики, как и я, и призывали отомстить панам. Я сюда пришел защищать мужиков от панов и мстить панам за мужицкие обиды. Вы меня называете грабителем, поджигателем и убийцей, — так берите же крест, станьте во главе мужиков и защищайте их! Да!

Яносик гремел на весь шалаш.

Ксендз Пстроконский поднял руки к небу и воскликнул:

— Как господь бог обратил Савла в Павла, так и я тебя, разбойничий атаман, хочу обратить в защитника короля!

Мужики переглянулись: они не понимали слов епископа.

А епископ Пстроконский продолжал:

— Господин и отец наш, король Ян Казимир, бежал от шведов в Силезию. Пресвятая дева Мария спасла Ясногорский монастырь, и народ воспрянул духом, надежда просыпается в сердцах. Кое-где поднимаются даже бедняки, простые люди и колотят врагов во имя пресвятой девы. Король жаждет вернуться, стать во главе восстания против шведских насильников. Живет он в Ополье, в Силезии, недалеко отсюда, за горами. Горцы! Короля надо провести в Польшу через ваши горы!

На это Яносик, который было снова уселся и протянул ноги к очагу, сказал:

— А мне какое дело до этого?

— Как какое дело? — воскликнул ксендз Пстроконский. — Ведь ты же поляк, сын Польши, Речи Посполитой?

— Я поляк, а там, за Татрами, — липтовцы и венгры, а внизу — ляхи.

— Какие такие ляхи?

— А те, которые возле Кракова и в Кракове живут.

— Да ведь это-то и есть поляки. Братья твои!

— Братья мои, гурали, ходят в лаптях. А ляхи — это другой народ.

— Да ведь речь у них та же самая!

— У рыб тоже один язык, а нешто форель щуке сестра? Или мурена — лососю?

— Постой! Ведь король один надо всеми?

— Медведь тоже в Татрах хозяин, а ведь ради этого коза с лисицей вместе воду не пьют?

— Вы короля своего не любите?

— Я его не видал.

— Не хотите помочь тому, кто нуждается в помощи?

— Да я с Полян спустился и четыре года людям помогаю.

Ксендз Пстроконский стал взволнованно рассказывать о короле. О том, как жил он в Варшаве в замке и владел и правил страной, как пришлось ему бежать и скитаться. Наконец Гадея, лежавший в углу на скамье, заметил:

— Выходит, словно, к примеру, хозяина из его избы выгнали.

В ответ на это Яносик, хозяйский сын, поднял голову и сказал:

— Хозяина из его избы никто выгнать не смеет.

На эти слова Яносика ксендз Пстроконский тотчас откликнулся.

— Ну, так оно и есть, так и есть! — вскричал он. — Шведы короля прогнали из Польши, как хозяина из избы!

— Это непорядок, — сказал Гадея. — Король — это король. Выгонять его никто не смеет. Это несправедливо.

— Об этом и речи быть не может, — сентенциозно вставил Кшись.

— Э! — подхватил и Яносик с живостью. — Я этого не позволю. Разбойник всех делает равными! Нельзя этого допускать.

— Ну вот видишь! — воскликнул епископ. — А так оно есть.

— В такой беде и мужику надо помогать, а уж королю и подавно, — сказал Гадея.

— Верно, — подтвердил Войтек Моцарный, очищая картофелину от кожуры.

Яносик окинул взглядом товарищей.

— Как думаете?

— Король — это король, — первым отозвался Гадея.

— Польский, — добавил Моцарный.

— Наш, — поддержал его Матея.

Яносик подумал минуту и сказал:

— Правильно. Хозяина выгонять нельзя. Кабы он ко мне обратился, я бы его защитил. Ястреб всегда станет защищать ястреба, когда у него филин птенцов отнимает. Коли бы до этого дошло, я, пожалуй, короля пошел бы защищать. И товарищи со мной.

Епископ Пстроконский бросился к нему и обнял.

— Ты еще спасешься! — вскричал он. — И память о тебе не сотрется! И король наградит тебя!

— Награда мне не нужна, — отвечал Яносик. — У меня своего довольно. Тут другое важно: права. Я четыре года мужицкие права отстаивал. Есть и у короля свои права.

— И куда бы к черту все годилось, кабы свет хозяевами не держался? — заметил Кшись.

— У одного больше, у другого меньше, — сказал Моцарный.

— Но что твое, то твое, — подхватил Матея.

— Люди должны быть заодно. Сегодня — тебя, а завтра — меня обидят! — сказал Гадея.

— Сегодня пан, завтра пропал, — певуче протянул Кшись.

— И то сказать, — вмешался Саблик, — хорошо бы всем людям сравняться.

Тут Яносик, выйдя из задумчивости, перебил их. Он встал и заговорил:

— Будь что будет! Завтра чуть свет идем на шведов. А нынче, раз у нас гость, да еще епископ, так пусть будет весело! Подкиньте-ка дровец в огонь!

Когда пламя стало уже доходить до крыши и золотое, душистое вино из погреба пана Понграча, владельца Микулаша Липтовского, рекой полилось из серебряных, хрустальных, золотых и золоченых шляхетских кубков, а людей, как всегда перед походом, да еще таким необычным и опасным, охватило отчаянное веселье, пошли один за другим рассказы, и всех лучше рассказывали Саблик и Кшись.

А так как епископ был весел, то рассказчики выбирали истории, которые могли прийтись по вкусу.

Саблик начал: