Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Человек оскопленный, лишенный всей своей творческой силы, который уже больше не способен даже создать в глубине своей деревни танец или песню»[150]. Мысль о вечной утрате, о том «никогда», что в свое время уже скорбно произносил Эдгар По, погружает Антуана в депрессию, которую замечают его друзья и хотят с ней бороться. Он знает, что, только летая, – воюя, как он говорит, – может быть, сумеет снова найти себя. Консуэло становится для него якорем, за который можно удержаться, становится той, кто способен дать ему единственную возможность на что-то надеяться. «Что останется из того, что я любил?» – уже сказал он генералу Шамбу в июне 1943 года. Этот его основной вопрос становится все острей и звучит все тверже. Он ставит под сомнение даже полезность своего ухода в армию. «Полезен ли я хоть чем-то в этой гигантской машине войны, которая идет на всех фронтах и в которой я лишь маленькая точка на небе?»[151] Свое отчаяние он поверяет и Нелли. Ей он пишет: «Могу ли я жить в мире, где был бы дома?»[152] Письма Консуэло освежают его, когда он их получает, обычно через посредников. Эти письма, написанные в ее стиле, то есть с большой непосредственностью и прямотой, восхищают и очаровывают Антуана: они так хорошо помогают ему вспомнить его веселую и неугомонную жену. Консуэло без смущения рассказывает ему о подробностях повседневной жизни, шепчет любовные словечки, которые его очаровывают. Но обыденность, позволяющая предвидеть исход войны, терзает его и приводит в отчаяние больше, чем война. С Консуэло он вообще не обсуждает эту тему, не желая омрачать их любовь. А вот Нелли он пространно пишет о катастрофическом будущем мира. Возникающая «сухая и бесплодная»[153] страна уже не будет «его» Францией, страной Сен-Мориса, страной его детства, где он ранними тусклыми утрами ходил по тропинкам Монтодрана, среди стоявших в ряд вдоль Луары кабачков, где любил выпить стакан белого вина со своим другом Леоном Вертом. В декабре 1943 года в городе Алжире с ним произошел несчастный случай, приковавший его к постели (он упал в лестничный пролет в доме своего друга доктора Пелисье и сломал позвонок). У него появилась причина жаловаться на свою жизнь: он всегда должен ждать, он не действует, не творит, он чувствует себя бесполезным и «безработным».

И тогда возникает центральный мотив последних месяцев его жизни. Знает ли он, что его конец близок? Предчувствует ли этот конец? Его мысли так мрачны, что в это вполне можно поверить. Он чертит словесные узоры на тему рождения и повторяет наперегонки сам с собой: «Мне нужно родиться, поселиться в какой-то судьбе»[154]. Консуэло часто упоминает о Боге и пишет Антуану, что ходит в маленькие церкви, популярные в Нью-Йорке, чтобы восстановить силы. Сент-Экзюпери уверяет, что потерял веру в Бога, но видит в монашеской жизни средство уйти от того «вырождения», которое он предсказывает. «Солемский монастырь и его григорианские напевы», возможно, стали бы лекарствами от болезни, которая его мучит. «Широкий церковный напев и широкое море», – пишет он Нелли; вероятно, это что-то вроде маленького стихотворения, в котором опущена часть слов и чувствуется большая сила. В письмах к Консуэло он менее серьезен. Но в этот раз, в городе – «мусорном ящике», как он называет Алжир, Антуан пересчитывает свои горести – отвращение к Нью-Йорку, ложных друзей, клевету, утрату родины, ее растворение в будущем мире, похожем на большой базар, желание умереть из-за этого и умереть так, чтобы послужить своему делу, чтобы взять на себя ответственность за него, чтобы полностью быть мужчиной. Он снова перечисляет ей то, во что он верит, – «лояльность. Простота, верность, нежный труд, а не игра в правду, когда лгут в изгнании, далеком от всего человеческого»[155].