Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Преувеличенность политических и социальных требований в это время, в конце 1970-х годов, сделала ее чем-то вроде иконы для революционеров. Она включается в их игру и позирует на этой сцене – навязывает себя средствам массовой информации. Ей, похоже, нравится роль великой жрицы левых радикалов и священного чудовища. В эти годы ее имя появляется в словарях, и там ее называют одной из самых символических фигур французской литературы. Она смакует это признание как лакомство, но в то же время окружающие начинают замечать, что она держится немного в стороне от происходящего рядом. Эта отстраненность – не позерство и не рисовка, а скорее неприспособленность к правилам жизни, в которой она не узнает себя – к человеческой комедии, к игре самолюбий. Тщеславию этих людей она станет противопоставлять знаменитый псалом царя Давида: «Всё лишь суета и погоня за ветром».

Ее роль в феминистском движении противоречива и неоднозначна. Отчасти эту неоднозначность создала она сама: по словам Ксавьеры Готье, вместе с которой она позже напишет «Болтушек», писательница не желала присоединяться ни к чьему делу, кроме своего собственного. Эта молодая феминистка пыталась загнать ее в свои окопы и задавала ей вопросы о женском гомосексуализме в то время, когда Дюрас, брошенная своим любовником, вкладывала всю свою сексуальную энергию, всю свою жизненную силу в творчество, которое было для нее не спасательным кругом, а полноценной потребностью. «Я познакомилась с тобой, когда у тебя не было мужчины-любовника. Может быть, ты воспользовалась этим, чтобы излить, чтобы выплеснуть содержимое своей переполненной души женщины, которая слишком много вынесла», – писала Ксавьера Готье.

В этой переполненности души, содержимое которой выплескивалось через край, феминистки увидели возможность, что Дюрас встанет в их ряды. В это время писательница была «на мели» в личной жизни. Но Маргерит Дюрас никогда не была такой говорливой, неожиданной (особенно в кино) и изобретательной в творчестве, как в этот период жизни после Жарло. Без любви, которая удалилась от нее, она словно стала свободна для других душевных состояний, для других открытий. А значит, более способной свидетельствовать о том, что она позже стала называть «видением». То есть о тайнах мира, важнейших открытиях, о пророческих откровениях. Уже в 1974 году, в «Болтушках», Ксавьера Готье интуитивно поняла эту дилемму. «В ваших книгах, – писала она, – есть эротическое напряжение, которое никогда не может быть удовлетворено». Дюрас уклоняется от ответа на эти слова, не признается. Она постоянно владеет собой, но не всегда может контролировать себя полностью. «У меня была сексуальная жизнь, – отвечает она, – эффективная (как сказать это вежливо?), скажем, очень много раз и… очень бурная. С мужчинами… Я много жила с мужчинами, – продолжает она, – исключительно с мужчинами, и понемногу замечаю, что я меняюсь в этом отношении. И что я все больше бываю с женщинами. Или – я должна это сказать – с гомосексуалистами». Ксавьера Готье хватается за подсказку, которую Дюрас бросает ей как спасательный круг, и отвечает: «Да, может быть, нужно было бы поставить вопрос об отношении женщин к мужскому гомосексуализму». Но Дюрас и тут уклоняется, не отвечает по-настоящему. Или отвечает, но намеком. «Я всегда любила только мужчин, – повторяет она, – и у меня есть стоящий чего-либо эротический опыт только с мужчинами – бурный и страстный». Не ослабло ли в этот момент ее самообладание? Она признается: «У меня были эксперименты с женщинами, но они всегда были полным… результаты были положительными, но совершенно недостаточными. Через два дня я уже скучала по мужчине». Однако есть все основания полагать, что Дюрас считала, что как писательница она имеет возможность все познать и все знать, не обязательно переходя к действию. «Ты считаешь, – пишет она, – что раз я не знала его [женский гомосексуализм], то не могу о нем говорить? Я очень хорошо вижу. У меня есть примеры вокруг. Я очень хорошо вижу, чем может быть эта любовь».

«Это тебя соблазняет?» – спрашивает в ответ Ксавьера Готье. «Нет!» – сразу же и решительно отвечает Дюрас.