Легендарные разведчики - 2

Было бы наивно думать, что аналитические записки академика о положении в той или иной части планеты читали лишь в Центральном комитете КПСС. Понятно, что в закрытую рассылку включались все, имеющие отношение к большой международной политике. Неужто в число редких читателей не входили руководители КГБ, ГРУ и других закрытых ведомств? Да как бы им справиться со своими многотрудными обязанностями без таких блестящих аналитиков, как Примаков? Могу представить, что на официальных встречах ему задавали уточняющие вопросы, ставили связанные сугубо с их специфическими ведомствами аналитические задачи. Ясно, что заданий по вербовке, закладке тайников и привлечению к сотрудничеству надежных источников Евгений Максимович не получал. Кто посмел бы. Да и использовать в разведывательной работе собственных корреспондентов центральных газет, а что могло быть «центральнеє» наицентральнейшей «Правды», в советские времена категорически запрещалось. Однако авторитетным мнением Евгения Примакова о возможных действиях лисы Арафата или о взаимоотношениях египетского президента с американцами, предполагаю, интересовались не только в ЦК на Старой площади, но и на Лубянке.

В советскую эпоху было заведено, что все без исключения отправлявшиеся в зарубежные командировки проходили оформление через Центральный комитет партии. При выезде им давали ознакомиться с Инструкцией о правилах поведения за границей. Ясно, что не избежал этого десятилетиями заведенного порядка и знакомства с цековской инструкцией и член КПСС тов. Примаков. И в ответ на такую «заботу» (об этом даже не говорилось, а само собой подразумевалось) Евгений Максимович щедро и в высшей степени профессионально готовил личные, без правдинского пафоса, записки об истинном положении в той или иной части света. Плодами его обезличенных размышлений и наблюдений пользовались все — от генсеков до чекистов.

Вряд ли у кого-то из представителей науки и большой журналистики той эпохи было больше раскиданных по всему миру друзей и знакомых, чем у обладающего необыкновенной харизмой Примакова. Востоковед по образованию, он хотя и изучал арабский, иногда пользовался услугами переводчика при переговорах с деятелями Ближнего Востока. В остальном ему хватало и английского.

А в 1991 году приезд Ельцина в «лес», как между собой называли Ясенево разведчики, произвел нечто похожее на фурор. Его выступление перед руководством СВР было необычным. Честно признался, что испытывает определенные сомнения относительно компетенции Примакова. Тот работал в разведке меньше трех месяцев, его не отнести к испытанным профессионалам. Хватит ли у новичка опыта и авторитета для создания принципиально новой, совершенно самостоятельной Службы, подчиняющейся непосредственно ему, президенту России? Как будто до этого разведка подчинялась кому-то кроме главы государства!

У самого Примакова были некоторые, таившиеся лишь в душе, наружу не выходящие колебания. Была группка людей, среди них и разведчики, и аппаратчики, возможно, и искренне полагавшие, будто Прим (так его называли за глаза) не потянет. Поздний — по возрасту — приход в ясеневский лес мог, по их мнению, сказаться на эффективности оперативной разведработы. Потребуется слишком много времени, чтобы вникнуть. А надо еще и завоевать доверие не только у авторитетных в профессиональной среде заместителей, но и у сотрудников, которым тоже пальца в рот не клади. Все бывалые, все, как говорили тогда о загранработниках, хорошо объезженные.

Эти же сомнения посещали и самого кандидата на пост директора по существу новой Службы. Они перекрывались тем, что Евгений Максимович понимал — работа нужна стране. И промедление, остановка деятельности внешней разведки неизбежно скажется на безопасности России. Пусть высокий стиль, но такова была суровая правда жизни.

Скажу и о другом. Примаков, которого Ельцин считал человеком Горбачева, нуждался в определенной передышке. Публичности в тот момент, когда многое решалось криками и громкими обвинительными речами, политическому деятелю Примакову не требовалось. Этим с успехом занимались другие, умело пробиравшиеся к ельцинскому трону. А Евгению Максимовичу переход на работу в подмосковный лес давал возможность вплотную заняться делом государственной важности.

И если в первые недели к академику относились если не со скепсисом и недоверием, а с определенной настороженностью, то вскоре эти понятные чувства исчезли. К тому же некоторые разведчики знали Евгения Максимовича по заграничным командировкам. Другие читали его аналитические труды. А молчаливое и, как всегда, выжидавшее большинство быстро уразумело: в период эпохальных потрясений этот серьезный, уже немолодой руководитель не даст никому из конкурирующих спецслужб подмять, проглотить, присоединить к себе разведку.