Как же внимательно прислушивалась малышня к взрослым. Мы далеко не всё понимали. Какие-то уже снятые, законченные, но положенные на непонятную полку фильмы. Трудности съемок кино о молодежи. Попытки Анатолия Борисовича Гребнева экранизировать казавшуюся тогда спорной «Дикую собаку Динго» — что за странное собачье имя и замыслы его «Июльского дождя», где мой друг Сашка снялся лет через пять в крошечной эпизодической, но запомнившейся мне роли. Обязательный успех картин с главным героем Владимиром Ильичом Лениным. Ничего кухонного, обывательски злобного, но много мною порой неуловимого. И как же было интересно вникать, пусть и не до конца, в эту закрытую, недоступную жизнь.
Но, и я помню это свято, все тогдашние и будущие великие как-то смолкали, единодушно передавая пальму лидерства за столом позже других присоединявшемуся к компании человеку по имени «дядя Женя». Он появлялся, наверное, прямо с работы, всегда в казавшейся новенькой рубашке с обязательным галстуком. И незаметно бразды правления переходили от шумных людей искусства к нему, не так, как они, а точнее, в ту пору совсем никому не известному. Тут дело не в тостах и не в здравицах. Часто обходились без вина. Но «дядя Женя», никем на роль тамады не назначавшийся, вел компанию, направлял разговоры, задавал тон. Слушали его все — уже тогда заслуженные и вскоре народные. Он царствовал на фоне всего этого интеллектуального великолепия — «Женя», «дядя Женя», еще не Евгений Максимович и не Максимович. Но уже такая умница, такой рассказчик и мастер не просто восточных, а тончайших тостов. Неудобно писать, но Примаков — приземистый, широкоплечий, вызывающе хорошо по тем небогатым временам одетый возвышался над всей элитой.
Не слишком замечал ползающую ребятню, было не до нас. «Дядя Женя» говорил, ввергая настоящих и отлично улавливающих его мысли слушателей то в смех, то в некое уныние, а иногда даже в будящие коммуналку аплодисменты.
Мне было даже обидно: сложно разобраться в произносимом человеком в галстуке. Он брал (это я теперь уразумел) на несколько интеллектуальных тонов выше. Слишком глубоко для нас, рвущихся к знаниям малолеток. Евгений Максимович Примаков был таким.
Где-то почти через полвека я попал на закрытую, не для наших простых ушей, встречу министров иностранных дел российской эпохи. Не очень-то меня туда и приглашали. Дискуссия была сугубо внутренней, не официальной, не государственной, но важной. Один из министров попросил меня после окончания дебатов о них забыть, что я добросовестно выполнил.
А о чем забыть не могу, так это об абсолютном главенстве Евгения Максимовича Примакова. Никого не обижая, клянусь, что он был так же выше остальных в выводах и суждениях, как тогда, много лет назад. Именно Прим, хотя формально и не вел дискуссии, подводил итоги важнейших пунктов программы. Задавал тон обсуждению. Порой, в отличие от того, что было в глубоком моем детстве, говорил резко, один раз высказался беспощадно по отношению к коллеге. И, чтобы разрядить обстановку, как и в давние времена, рассказал к месту анекдот: «Построили американцы новый боевой самолет. Ну, такой дорогой, прямо жуть: обошелся во столько же, во сколько один километр дороги до Сколкова».
Никакой грубости. Лишь профессиональная и научно обоснованная уверенность в правоте предлагаемых мер и намечаемого пути. С Примаковым не спорили. Но соглашались не как с дуайеном советской, российской дипломатии, а с ее наиболее дальновидным стратегом.
И та долгая дискуссия в особнячке неподалеку от Президент-отеля пробудила иные воспоминания.
Жизнь определила в лидеры
В 1998 году после катастрофической девальвации, накануне которой президент Борис Николаевич поклялся лечь на рельсы, если рубль падет, премьером назначили Примакова. И за восемь месяцев его, а не Ельцина, так и не отдохнувшего на рельсах, правления страна начала подниматься с уже истертых уступками колен.
Восстанавливалась экономика. Вошла в мировую историю «петля Примакова»: он был совсем близко от США, куда летел на переговоры, когда узнал, что самолеты НАТО бомбят Югославию. И премьер приказал развернуть самолет над Атлантикой, лететь из Ньюфаундленда в Москву. Не просто жест, а возвращение России в большую политику, положившее конец провозглашенному США однополярному миру. Знаменитая «петля Примакова» над Атлантикой.