Легендарные разведчики — 3

— Не мучительно, это — великолепно. И знаете, почему великолепна наша работа, если отвлечься от всех рисков и других колоссальных трудностей? Есть одно, что, как говорят некоторые народы, все компенсирует. Назовем это возмещением. Это то, что моя работа дает возможность человеку прожить несколько жизней. Всем нам родителями и Богом дана одна жизнь. А наша Служба дает шанс прожить несколько. И каких полноценных, и какие они разные. Но это — жизнь. И, предупреждая вопрос, замечу: это просто другая жизнь. У меня другое окружение, совсем непохожий социальный статус, ко мне отношение совершенно иное. У меня вырабатывается другой темперамент и другой словарный запас. Мироощущение — другое, присущее тому человеку, жизнью которого я живу. И это — ни с чем не сравнимо. Ради такого стоит терпеть и вытерпеть, чтобы тебе отпущенное все пережить.

Вы следите за ходом мысли?

— Еще как. И стараюсь успеть за вами.

— Я вам рисую нашу жизнь мазками. Может быть, вы что-то из нее соберете, получится некое полотно. Стараюсь, чтобы у вас была эмоциональная составляющая, которую только и даю. Не хочу, повторяю, чтобы получилась сухая книга, она должна быть полна эмоций. Снова о Вартаняне: какие он делал там вещи — это же ужас.

— Но хоть капельку поконкретнее.

— Конкретно — нельзя. У меня такое же отношение к людям.

У Вартаняна были великолепные контакты. Он завоевывал себе друзей.

— Мало встречал таких общительных людей, как Геворк Андреевич.

— Совершенно верно. Эта открытость, эмоциональное отношение к людям присущи многим из представителей нашей редкой профессии. И это — обязательные ее составляющие, потому что без всего этого ты не можешь подойти к человеку. Помните, я говорил вам о генеральном директоре, немце?

— «Нейтральная связь», вы дружили и с его семьей.

— Был он достаточно молодой парень. Познакомились в одной из стран Юго-Восточной Азии. Вскоре женился. Когда мы с ним сдружились, признался: вся моя боль, все стремления направлены лишь на одно: как заработать деньги. Есть такая немецкая пословица: «Лучше один день торговать, чем месяц работать». Понятно, что из двух гораздо выгоднее. И я сказал ему, что постараюсь помочь заработать деньги. Надо для хорошего старта определить, чем мы можем торговать. Скажи: ты бы стал торговать наркотиками, если бы знал, что это принесет результат? Он признался, что стал бы.

— Ничего себе.

— У нас доверительные отношения. Если бы я знал, говорит, где их купить и как лучше продать. А по законам некоторых стран за торговлю — смертная казнь. Вот так ему нужны были деньги. Я твердо сказал, что наркотиками заниматься не будем, предложил: может, будем торговать секретами? Мне это не нужно, я же, ты понимаешь, художник. Но есть у меня знакомые, которым, пока не знаю, но вдруг понадобятся. Что, если купят? А информация стоит дорого. Ты знаешь какие-нибудь секреты? Он улыбнулся: какие у меня секреты, я же генеральный директор компании. Осведомился я, не был ли мой друг связан с военными фирмами хотя бы далекой той страны. И он подтвердил: я в связке, на нашей фабрике делают пружины для подводных мин. Я не хотел его обнадеживать. Подтвердил, что за пружины много денег не дадут. А если бы мой собеседник работал в каком-нибудь натовском ведомстве, то я бы ему сказал, что могу помочь как другу. Допустим, какие-то организации, борющиеся за мир, или Гринпис нуждаются в информации о том, какой вред наносит эта натовская структура данной стране. Есть информация? Давай мы ее продадим. Это ведь не против твоей совести, а будет, допустим, для обеспечения мира.

— Эти ваши ребята должны быть с некой политической левизной?

— Либо с левизной, либо с правизной. Должна быть какая-то сердцевина. Связаться с мямлей, с растяпой — никогда.

— Почему?

— Опасный человек, ничего не сможет. А есть в голове идея — и он будет работать. Быстро все схватывает, нужда подгоняет. И у тебя — информация. Например, в одной нейтральной стране создан научный институт, работающий по, скажем, газу или нефти или каким-то другим полезным ископаемым. И в нем — секретный отдел.

— Зачем он в научном заведении?