Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны

“Чахары не любят “белых ворон” (то есть ранних вставаний)”, — рассказывал поручик Хлебин о своей службе в том дивизионе. Когда часу в восьмом загудят раковины, можно, значит, вставать, не торопясь. К тому времени вестовые — китайцы и хозяева юрт — монголы, наварят баранины и вскипятят чай, обильно заправленный молоком. Чахары усаживаются вокруг котлов. Еда является одним из приятнейших удовольствий в жизни кочевников и чахары твердо это помнят. Лишь около девяти часов идут они к лошадям. А пленники в это время готовят вьюки. Снова засвистят — загудят раковины. Это второй сигнал, по которому всадники садятся на коней и вытягиваются в дорогу. Затем новый сигнал: наконец-то пошли…

После 12 часов нойоны (начальники) начинают ощущать пустоту в желудке и утомление от путешествия, поэтому они устраивают привал в первых же юртах. Здесь чахары обедают и отдыхают, свято соблюдая обычай “мертвого часа” после принятия пищи. Около 16 часов они снова выступают в поход с тем, чтобы к сумеркам добраться до каких-нибудь юрт, там сытно поужинать и заночевать. На привалах чахары проявляют много личной инициативы по части добывания продуктов и осмотра юрт. Они, видимо, зарекомендовали в стране столь высоко, в смысле специфической хозяйственности и распорядительности, что не только пленные слуги- китайцы, но даже неторопливые по природе хозяева — монголы порхают у них веселее ласточек.

К сожалению, мирное течение жизни нарушается иногда неприятными неожиданностями и военными опасностями. Например, могут же где-нибудь на горизонте показаться конные фигуры… Загудят тогда, засвистят раковины, а чахары врассыпную поскачут к ближайшим сопкам. И не раньше пустятся они в дальнейший путь, чем выяснят осторожно “боевую”, так сказать, обстановку. Если же где- нибудь раздадутся выстрелы, то гордые всадники с быстротой ветра полетят на своих скакунах к сопкам, в противоположную сторону от выстрелов. Они водрузят на вершинах сотенные знаки как символ бдительности, а сами попрячутся за надежное прикрытие, чтобы переждать эту неприятность. Но добить деморализованного противника, разгромить и навести панику на мирное население — в подвигах этого сорта чахары проявляли непревзойденное мастерство”.

Накануне выступления в поход генерал Резухин присутствовал на торжественном хурале, отслуженном на плацу главной кумирни города. В строю находилось около 1000 монголов. Половина этого количества принадлежала к составу нашего полка, остальные же были из отряда полковника Казагранди. В центре плаца выделялась уверенная фигура генерала.

23 апреля генерал Резухин выступил с 3–м полком из Ван-хурэ на север, к р. Селенге, до которой в выбранном для похода направлении насчитывалось примерно 140 верст. Вопреки традициям Азиатской конной дивизии, генерал организовал в своей бригаде самостоятельный штаб, с Генерального штаба подполковником П. JI. Островским во главе, чтобы в дальнейшем слушаться оперативных советов своего опытного начальника штаба.

Утром 26 апреля полк благополучно перешел Селенгу по льду. С соблюдением некоторых предосторожностей переведена была на левый берег также и наша артиллерия. Погода настолько потеплела, что, судя по средней температуре суток, странно было видеть реку под ледяным покровом. Это явление объяснялось, вероятно, тем, что в верхнем течении, в ущельях Хангая еще держались значительные ночные холода. Двигаясь вдоль левого берега Селенги, через двое суток мы подошли к незадолго перед тем сожженной красными заимке того сотника Сухарева, который прежде входил со своими одностаничниками в отряд Казагранди, а затем присоединился к нам и теперь влился в ряды 2–го конного полка.

Местечко это являлось одним из очаровательнейших уголков Монголии. Речка Баян — гол верстах в четырех от устья вырывается из теснин, представляющих собой нагромождение обрывистых гор, покрытых растительностью таежного характера. Дальше она шуми среди мягко очерченных гор, замаскированная от взоров густым кустарником. Внизу, у Селенги, там, где торчали печальные остовы пожарища, по обоим берегам речки разросся старый сосновый лес, своим до странности корректным видом напоминающий скорее курортный парк, чем дикую Монголию. О лучшей стоянке не приходилось даже и мечтать! Мы имели обильные, мягкие корма для лошадей, укрытое место для лагеря и, если потребовалось бы, недурную позицию, ограниченную слева непроходимыми горами, а справа полноводной рекой Селенгой. В сосновом бору, так вкусно пахнувшем смолой, чувствовался уют, словно мы обосновались здесь прочно, на долгий срок.

Природа тем временем проснулась от зимнего сна. Весна начала щедро рассыпать свои радости. Близится день Пасхи, с которым связаны лучшие воспоминания детства. Последние два дня Страстной промелькнули для пасхального стола. Из вьюков извлечены остатки муки, сахару и соли.