Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны

Барон собрался уезжать в 9 часов, проведя ночь без сна. Заметно было, что ему у нас понравилось. Он свободно разговаривал со старшими чинами отряда и даже шутил с ними. Перед отъездом он позвал своего шофера: “Достань-ка там мешочек”, — приказал он. Минуту спустя шофер подал барону небольшой замшевый мешочек. Передавая мне эту вещь, барон сказал: “Вот здесь 1000 рублей золотом на нужды отряда. Большего жалования чинам отряда я платить не могу. Ну, а пока считайте по 30 рублей билонным серебром на каждого офицера и по 10 рублей на солдата”. Пожав мне руку, барон раскланялся с чинами отряда, сел в автомобиль и укатил в сторону Урги”.

Второе посещение бароном Ван-хурэ было не менее стильно. “В день св. Алексея (30 марта по новому стилю)”, — пишет полковник Васильев — “Хангинский казачий полк справлял свой полковой праздник. После молебна я принял парад. Затем состоялся обед, и в 14 часов все закончилось. Как бы предчувствуя, я приказал командиру полка убрать всех выпивших казаков и пошел к себе в штаб. В 16–м часу перед штабом загудел автомобиль, и из него поспешно вышел барон. Я встретил его у ворот рапортом. Унгерн, видимо, рассчитывал застать нас врасплох, ввиду казачьего праздника. Поздоровавшись, барон спросил у меня: “Ну, как у Вас здесь? Все ли в порядке? Сегодня праздник казаков. Много ли пьяных?” Я доложил, что пьяных нет. “Ну, хорошо. Посмотрим, как расположен Ваш отряд. Ведите меня по помещениям!” Барон обошел сотенные помещения, приемный покой, мастерские и, не найдя ни одного пьяного, остался доволен результатами своей внезапной ревизии. В штабе он, посмеиваясь, сказал: “А я торопился к Вам приехать пораньше, да автомобиль закапризничал, задержал в дороге, хотя и не надолго”. После чаю барон, тепло распрощавшись, снова высказал сожаление в том, что не застал Казагранди.

Барон Унгерн познакомился с полковником Казагранди лишь в свой третий приезд в Ван-хурэ, перед Пасхой 1921 г. По мнению начальника штаба отряда, полковника Васильева, Казагранди допустил сразу же большую ошибку в том, что не проявил перед бароном никакой самостоятельности, а рабски отдался в полное подчинение ему. Из беседы с бароном Васильев вынес впечатление, что барон готов был очень считаться с Казагранди, как с военачальником, свершившим много подвигов во время командования Боткинской дивизией. Казагранди же не смог взять верный тон. Он явно трепетал перед бароном и заискивающе любезничал, то есть вел себя не солидно и в том именно стиле, который барону чрезвычайно не нравился. Полковник не пытался, например отстоять перед бароном семью Гея, которому был очень обязан, как лично, так и в качестве начальника отряда. Не защитил он также и некоторых офицеров. И в конечном результате сам погиб от той же суровой карающей руки барона Унгерна.

В силу инструкций, полученных от барона 11 апреля, когда он догнал нас на автомобиле у мертвого города, генерал Резухин 15 апреля, то есть на четвертые сутки после прибытия в Ван-хурэ, отправил 2–й конный полк на север к русской границе. Полку приказано было активно оборонять от экспансии красных левый берег реки Селенги и для этой цели вести усиленную разведку, чтобы заблаговременно определять силы и намерения красного командования. С того момента, как генерал Резухин остановился у перевала через хребет Обер-Онгжюль 5 апреля 1921 г. и повернул на Ван-хурэ, для большинства его офицеров понятно стало, что приближается весьма ответственный для всех момент столкновения с 5–й советской армией.

Армия эта, в 1921 г. имевшая штаб в Иркутске, располагала силами до трех пехотных дивизий девятиполкового состава каждая. Слабой стороной 5–й армии можно было считать отсутствие в ней отдельной армейской конницы и авиации. Вся дальневосточная кавалерия была раздроблена на отдельные эскадроны, приданные к каждому пехотному полку, в виде команды конных разведчиков. Конечно, и боевые, специфически конные свойства этих эскадронов равнялись почти нулю. Что же касается авиационных сил, то в распоряжении Иркутского штаба едва ли имелось больше 2–3 исправных аэропланов. До июня месяца 1921 г. красноармейские части в Забайкалье еще не переходили на правый берег р. Селенги без той или иной вуали на лице, чтобы не причинять смертельных потрясений своему хилому детищу — ДВР, произошедшему от противоестественного альянса РСФСР с иностранными державами, заинтересованными в дальневосточных делах.