Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»

1917 г., 12–15 августа. Участие в Государственном московском совещании.

1917 г., 27 августа. По обвинению в подготовке государственного переворота объявлен мятежником.

1917 г. 28 августа. Выступление с заявлением по радио.

1917 г., 2 сентября. Арест и заключение в тюрьму в Быхове.

1917 г., 19 ноября. Освобождение из-под ареста.

1917 г., 6 декабря. Приезд в Новочеркасск.

1917 г. 25 декабря. Назначен командующим Добровольческой армией.

1918 г., 31 марта (13 апреля). Гибель при штурме Екатеринодара.

Из протокола допроса генерала Л. Г. Корнилова Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, 2–5 сентября 1917 г.

Чрезвычайная комиссия производила допрос нижепоименованного генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова, православного, и он показал:

Тотчас же после Государственного переворота 27 февраля я был назначен Временным правительством на пост Главнокомандующего войсками Петроградского военного округа и, прибыв из действующей армии, 5 марта вступил в должность. С первых же шагов своей деятельности я убедился в крайне вредном влиянии на войска Петроградского Совета Солдатских и Рабочих депутатов, который, вовлекая войска гарнизона в борьбу политических партий, проводя в жизнь начала, разрушающие дисциплину и подрывающие авторитет начальников, постепенно дезорганизовал войска гарнизона, и без того не представлявшие из себя хорошо сплоченные войсковые части. Совет неоднократно пытался принять непосредственное участие в деле командования войсками, с целью иметь в них оружие, для достижения своих политических целей. Не считая возможным для себя быть невольным свидетелем и участником разрушения армии, я предпочел просить освободить меня от поста Главнокомандующего войсками Петроградского военного округа и получил, в начале мая, назначение на должность командующего VIII армией.

Я принял армию в состоянии почти полного разложения. Благодаря войсковым Комитетам, высший командный состав был лишен влияния на войска. Многие генералы и значительная часть командиров полков, под давлением Комитетов, были удалены от занимаемых должностей. За исключением немногих частей, братание процветало. Были случаи братания с участием хоров немецкой музыки, выставлявшихся между нашими и немецкими проволочными заграждениями. В течение двух месяцев мне почти ежедневно пришлось бывать в войсковых частях, лично разъяснять солдатам необходимость дисциплины… и внушать войскам необходимость войны, необходимость активных действий; словом, подготовлять войска к намеченному уже наступлению. В отношении Комитетов я занял твердую позицию: отклоняя их вмешательство в дела перемен в командном составе, я постепенно вводил Комитеты в рамки законной деятельности, внушая им убеждение, что главнейшей задачей их является содействие командному составу в деле подъема духа в войсках.

25 июня армия перешла в наступление и имела блестящий успех, выразившийся в прорыве позиции противника на фронте 30 верст, с захватом гор. Галича и Калуша, свыше десяти тысяч пленных и более ста орудий. Тут уже я убедился, что твердое слово начальника и определенные действия необходимы, чтобы остановить развал нашей армии. Я понял, что этого твердого слова ожидают и офицеры и солдаты, сознательная часть которых уже утомилась от полной анархии. В ночь с 7 на 8 июля я принял должность главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. Прорыв фронта XI армии, начавшийся утром 6 июля, уже был в полном разгаре. XI армия отступала в беспорядке. Порыв расширялся все далее и далее, захватывая правый фланг VII армии, находившейся южнее.

По донесениям с фронта, многие части не исполняли приказаний, бросали свои позиции, другие не шли на поддержку. Каждое боевое приказание обсуждалось на митингах. По всем дорогам брели толпы солдат, дезертировавших из своих частей, производя грабежи и насилия в попутных селеньях. Я немедленно потребовал от начальников решительных действий против предателей и изменников, предупредив, что всю ответственность я беру на себя. Я приказал расстреливать дезертиров и грабителей, выставляя трупы расстрелянных на дорогах, на видных местах, с соответствующими надписями. Вместе с тем я послал 8 июля Верховному главнокомандующему телеграмму за № 3733, с копиями председателю Совета министров, Военному министерству и комиссару Юго-Западного фронта, в которой в первый раз указал на необходимость применения исключительных мер, до введения смертной казни на театре военных действий, добавляя, что «иначе вся ответственность на тех, кто словами думает править на тех полях, где царит смерть и позор предательства, малодушия и себялюбия…» На эту телеграмму я получил телеграмму от Верховного главнокомандующего, который сообщил, что он вполне разделяет мой взгляд, а от Военного министра, что в моем распоряжении пункт 14 декларации прав солдата.