Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец

Василий, раздеваясь, не мог оторвать глаз от прекрасной наготы Любавы. Серебряный нательный крестик, притаившийся в ложбинке меж роскошных женских грудей, через несколько мгновений соприкоснулся со своим золотым собратом, болтавшимся на могучей мужской шее.

После всех ласк, когда любовники лежали, обнявшись в сладостном утомлении, Василий вдруг ощутил горячую влагу на своем плече. Любава плакала.

– Чует мое сердце, Васенька, уйдешь и не вернешься ты больше, – шептала сквозь слезы молодая женщина. – Хоть и нельзя так думать, но томит меня тяжкое предчувствие.

* * *

Увлеченный Любавой, Василий все заботы, связанные с походом, переложил на плечи Потани и Худиона. Теперь уже эти двое отбирали в отряд вновь приходивших молодцев. Слух о походе Василия Буслаева распространился не только по Новгороду, но и по всей сельской округе.

Полным ходом шли работы на судовой верфи, где работнички-корабелы готовили буслаевский корабль к дальнему плаванию.

В один из жарких дней июля в Новгород вступила дружина долгожданного князя Мстислава, сына Юрия Долгорукого. Событие это совпало с прибытием посла от великого киевского князя. Грозил войной Всеволод Ольгович, коль не примут к себе новгородцы его племянника на княжение.

Опять закипели страсти на новгородском вече. Рассчитывали новгородцы, что суздальский князь оборонит их от гнева киевского князя в благодарность за то, что приняли они сына его на княжение. Однако, как выяснилось, Юрий Долгорукий сам звал новгородцев в поход на Киев, обещал за это уступить новгородцам городок Волок-Ламский. Сын же его-де тем временем Новгород постережет.

Поняли новгородцы, что в полной мере оправдывает свое прозвище суздальский князь, обманулись они в нем.

– Князю Юрию, видишь ли, мало Новгорода, ему еще Киев подавай, – рассказывал Василию Худион, вернувшийся с веча. – Желает Юрий стать единым князем на Руси. Вот новгородцы и ломают голову, как им теперь на воде огонь разжечь. Чтоб с князем киевским замириться и суздальского князя не рассердить.

Коль пересилят сторонники Юрия Долгорукого, тогда постановлением веча все пригодные ладьи будут изыматься для перевозки войска на юг. Вот так-то!

– Только этого нам не хватало! – проворчал Василий. – Когда будет голосование?

– Завтра, – ответил Худион.

– Значит, отплыть нужно сегодня, – вставил Потаня.

– Так и сделаем, – сказал Василий, – неча вола за хвост тянуть. Собирай дружину, Худион. Потаня, садись на коня, скачи на пристань, вели корабельщикам спускать ладью на воду. Что сделано, то сделано, а что недоделано, то в пути доделаем.

Спешно собралась на пристани дружина буслаевская возле большой червленой ладьи с драконьей головой. Матери, жены, сестры обнимали своих любимых, которых столь внезапно собрали в дорогу. Недоумевали отцы и братья: что за спешка такая?

Амелфа Тимофеевна недовольно выговаривала сыну:

– Что тебе взбрело вдруг нынче же в путь собраться! Без молебна напутственного, даже припасов толком не собрав. Да и ладья, поди ж, не готова еще!

– Ладья-то готова, матушка, – отвечал Василий, отыскивая глазами кого-то в толпе. – Припасов нам до Днепра хватит, там еще запасемся. А молебен Данила отслужит, он хоть и лишен сана, но молитвы, чай, не забыл.

– На скорую руку все делаешь, сынок, – с укоризной качала головой Амелфа Тимофеевна. – Разве ж на святое дело так собираются? Повременил бы еще денек-другой.

– Не могу, матушка, – сказал Василий и заспешил куда-то сквозь толпу.

– Любаву заприметил, – прошипела Анфиска, не отстававшая от своей госпожи ни на шаг. – Вон, платок ее виднеется!

– Ох, Вася, Вася!.. – вздыхала Амелфа Тимофеевна. – Неугомонная головушка!..

Вот они, последние лобзания с Любавой, – как прекрасна она в своем сиреневом платке с позолоченными колтами у висков! – ее прощальные слова к нему и просьба беречь себя в сечах. На какое-то мгновение Василию вдруг захотелось махнуть рукой на данный обет и остаться с Любавой, но то было лишь мгновение слабости в его душе. Василий оторвался от милых губ, чтобы проститься с матерью.

– Благослови, матушка, на ратный подвиг, – сказал Василий.

Амелфа Тимофеевна поцеловала сына и перекрестила его. Глаза ее были сухие.

– Ступай с Богом, чадо мое, – вымолвила вдова. – Видать, судьбы своей не переможешь. Смотри, не купайся нагим в реке Иордан!

Хотел Василий спросить у матери, к чему такое странное предостережение, но в этот миг Данила запел молитву.

Поп-расстрига был похож на колдуна в своей темной рясе, с возведенными к небу руками. Многие в толпе, охваченные глубоким чувством торжественности, тихонько или про себя повторяли за ним слова молитвы.

Данила оборвал пение на полуслове, сорвав голос.

Василий нетерпеливо махнул рукой. Худион отдал команду дружине грузиться на корабль.

Ратники гуськом затопали по трапу на борт ладьи.

– Молитву бы допеть надо. – К Василию подошел мытный староста.

– А, Евсеич! – улыбнулся Василий. – Ну, мы с Богом-то еще в Софийском храме обо всем договорились. Так что Вседержитель не обидится на меня за это.