Легендо

Будь Данте Легендо, ему должно было быть все равно, и он бы не глядел на нее так, точно она только что разрушила его мир своим поцелуем. Он бы посмеялся над ней за то, что она, дурочка, влюбилась в него. Вместо этого он наклонился ближе, словно тоже был влюблен в нее. При этом он не вырвал карты у нее из рук и не пустился бежать, бросив ее одну на ступенях из лунного камня. И сердца ее он не разбивал.

А она не должна была разбить его сердце.

Наконец Телла совладала со своим бешеным сердцебиением. Она не сможет сделать то, что должна. Не заберет у него больше, чем уже взяла. Джексу придется найти другой источник силы, чтобы освободить Мойр и ее мать.

– Тебе нужно уходить отсюда, причем немедленно. – Телла рывком высвободила руку. – Я воспользовалась монетой невезения Джекса прямо перед твоим приходом, и сейчас он на пути сюда. Он намерен украсть твои силы и освободить всех Мойр.

Данте, наконец, опустил глаза на карты, зажатые в руке Теллы. Она до сих пор не могла заставить себя думать о нем как о магистре Караваля. Считается, что мифы и легенды куда лучше правды. Совершенные, идеализированные мечты и кристально чистые надежды, слишком безупречные, чтобы существовать в реальности. Именно так она могла бы его описать, если бы не появившееся на его лице беззащитное выражение, ранившее куда глубже, чем разочарование.

– Ты хочешь отдать карты Джексу?

– Мне очень жаль, – отозвалась Телла. Она крепче сжала колоду пальцами, но Данте не предпринял ни малейшей попытки отнять ее, хотя на его челюсти дернулся мускул, а костяшки пальцев побелели, как будто внутренне он едва сдерживался.

– Ты поступаешь так из-за своей матери, правда? – спросил он.

– Я думала, что мне наплевать на нее, но ведь она моя мать. У меня к ней так много вопросов. Кроме того, я не в силах перестать любить ее, несмотря на все, что она сделала. – Голос Теллы дрогнул. – Я не могу позволить тебе уничтожить ее вместе с богами и богинями Судьбы.

Данте разрывали противоречивые эмоции – сожаление и решимость.

– Если бы я мог освободить твою мать, то сделал бы это. Но единственный способ вызволить кого-то из плена карты, не разрушая проклятия, – это занять его место.

– Я и не прошу тебя освобождать ее, – возразила Телла. – Я лишь прошу тебя уйти до появления Джекса.

Она толкнула Данте в грудь, однако он был непреклонен и не сдвинулся с места. Запаниковав еще сильнее, она снова толкнула его, но он не сопротивлялся – и не уходил. Он не испытывал страха, поскольку пребывал во власти куда более худшего чувства – надеялся, что Телла выберет его. Он не обратился в бегство и не отобрал у нее карты, потому что хотел, чтобы она сама отдала их ему.

Быть может, он вообразил, что сумеет победить Джекса в бою – если тот, конечно, появится. В любом случае, Телла все равно кого-то потеряет: либо мать, либо Данте.

С другой стороны, возможно, удастся спасти их обоих.

Поначалу эта идея казалась хрупкой, но, как и все мысли, она становилась тем сильнее, чем больше Телла ее обдумывала. Все это время она считала Джекса единственным, кто способен освободить ее мать. Но ведь Телла и сама могла бы занять место Паломы! Во время спектакля Каспар показал, как это сделать. Телле всего-то и нужно, что написать свое имя на карте кровью. В ее венах еще пульсировала кровь, которую Данте и Хулиан использовали, чтобы исцелить ее; если ее смертной крови было недостаточно, эта – магическая – должна была сделать свое дело.

Раньше подобное казалось невозможным, и больше всего на свете Телла боялась попасть в ловушку. Но, похоже, любовь – такая же потусторонняя сущность, как и смерть. И поскольку Телла теперь открыла для себя возможность любви, та не переставала преследовать ее и казалась гораздо более могущественной, чем смерть.

В прошлом она недооценивала любовь, считала романтику сродни похоти, но прямо сейчас думала лишь о спасении Данте и своей матери, а не себя самой. Это сделало ее бесстрашной, какой она никогда не была прежде.

Используя острый край материнского перстня с опалом, Телла проколола кончик пальца достаточно сильно, чтобы пустить кровь.

– Что ты делаешь? – вскричал Данте.

– Можешь забрать карты, но пообещай мне, что уйдешь до того, как здесь появится Джекс. – Она прижала кровоточащий палец к карте, в которой томилась в заточении ее мать.

– Телла, – более настойчиво повторил Данте. – Что ты делаешь?

– Веду себя как герой.

– Нет! – взревел Данте, сообразив, наконец, что она задумала. – Телла, не делай этого. Твоя мать бы этого не одобрила.

Он потянулся за картой, но было уже слишком поздно: Телла успела написать на ней свое имя кровью.

– Я все решила, – сказала она и попыталась улыбнуться. Наконец-то она стала героем, даже такой страшной ценой.

Ее губы задрожали, из глаз потекли горячие слезы.