— К чему служило? — изумилась Зиночка.
— К боевому духу оно служило, — повторил Вася. — Только вы его, Зинаида
Афанасьевна, не слушайте, этого старого солдафона... — последние слова он произнес
тихим шепотом. — Мы с Ларошем вам от чистой души помогаем.
— Надеюсь, что так, — строго произнесла Зиночка.
Из окна раздачи выглянула бабушка Гарпина. Ее голову украшал яркий платок,
завязанный «хвостиками» на макушке — «рожками».
— Ух ты, какая тут «ночь перед Рождеством», — восхитился Вася. — А пельмени будут,
баб Гарпина?
— Не пельмени, а галушки! — засмеялась бабушка Гарпина. — Что, думал, я Гоголя не
читала, служивый? Очень даже читала! Только кто же на Новый год галушки ест? У нас
все будет традиционно — салат «оливье», торт «наполеон», сплошь русские блюда.
— Русские? — поразился Франсуа. — Ничего себе, русские — «наполеон», «оливье»...
Кстати, что такое «оливье»?
— Салат такой, — объяснила Зиночка и переступила туфельками на столе. — Дайте мне,
пожалуйста, плакат «С новым годом!» — совместное творение Билла Хопкинса и Германа
Вольфа. Они полночи оленя рисовали, не знаю уж, что там у них получилось.
Плакат был с хрустом развернут. На нем — чувствовалось, с душой, — изображено было
звездное небо и летящий в санях, запряженных оленями, Санта-Клаус.
— Довольно странный летательный аппарат тяжелее воздуха, — констатировал Франсуа
Ларош.
Вася заметил:
— Не более странный, чем та этажерка, на которой ты сюда явился, друг Франсуа.
— Подайте плакат, — повторила Зиночка. Во рту у нее были теперь булавки.
Майор удобнее расселся за пустым столиком. Вынул из кармана фляжку, глотнул.
— Одно удовольствие наблюдать за тем, как люди работают! — проговорил он с
чувством. — Хорошее время — Новый год.
— Кто мне объяснит, что такое «оливье»? — не сдавался Ларош.
— За границей его называют «русским салатом», — сказал Вася. — Общеизвестный факт,
который каждый Новый год муссирует желтая пресса. Его рецепт — тайна. Когда
трудовое население Советского Союза, поняло, что тайну салата «оливье» мировая
буржуазия забрала с собой в могилу, народ наш унывать не стал. Он изобрел собственный
салат под тем же названием. И прославил его на весь мир, кстати!
— По составу мало чем отличается от супа рассольник, — подала голос бабушка Гарпина.
— Уж я-то знаю, столько их на своем веку наварила.
— Загадочна русская душа, — подытожил Ларош.
В столовую ввалились штаб-сержант Билл Хопкинс и с ним вахмистр Вольф. Увидев на
стене свое творение, они замерли.
Переглянулись.
— А что, — сказал Вольф, указывая на оленей, — по-моему, душевно получилось.
— Елка где? — осведомился Хопкинс.
— Я думал, ты елку принесешь, — ответил Вася.
— Я? — изумился Хопкинс. — Я был уверен, что это дело поручили капитану Хирате.
— С какой стати? — взъелся Вася. — Хирата японец. Он не разбирается в наших
традициях.
— Кстати, он придет праздновать? — спросил Вольф.
— Конечно, — Билл уверенно кивнул. — Он ведь член нашего дружного коллектива, как
сказал бы товарищ младший лейтенант.
— Чего это — чуть что, сразу «товарищ младший лейтенант»? — осведомился Вася.
— Друзья, без елки Новый год встречать невозможно! — сказала Зиночка. — Мне просто
стыдно слушать, как вы препираетесь.
В этот самый миг дверь отворилась, и вошла... елка.
Она с трудом протиснулась лапами. Макушка качнулась, столовую заполнил запах смолы
и хвои.
Вслед за елкой возникла и Брунгильда Шнапс.
— Уфф! — выдохнула бравая фройляйн. — Я так и знала, что господа офицеры елкой не
озаботятся. Будут перекладывать друг на друга, а потом начнутся взаимные обвинения.
— Кажется, нас пытаются обидеть? — поинтересовался Франсуа у товарища младшего
лейтенанта.
— Понятия не имею, — ответил Вася. — Давай спросим у фройляйн Шнапс. Скажите,
Frau Leutnаnt, вы действительно пытались как-то задеть наши чувства?
— А получилось? — Брунгильда сощурила глаза.
— Не очень, — бессердечно ответил Вася.
А Франсуа воскликнул:
— Шарман!
— Несите ведро, растяжки, — приказала Зиночка. — Если уж вам не стыдно, что слабая
женщина притащила сюда целое дерево, так хоть помогите установить елку!
— Есть, мэм! — вскричал Хопкинс и козырнул.
Пока шла суета с елкой, Брунгильда подсела к майору Штюльпнагелю, и тот молча
протянул ей флягу:
— Угощайтесь, фройляйн.
— Данке. — Брунгильда вернула ему флягу.
— Нравится вам здесь? — неожиданно спросил майор.
— Очень! — искренне отозвалась она. — Отзывчивые товарищи, никто надо мной не
смеется… ну, что я падаю часто... Здесь есть с кем поговорить. Обсудить самолеты,
вообще — войны...
— Я всегда считал, что немецкая женщина — это валькирия, — сказал майор. — Если не
домохозяйка, конечно.
— Из домохозяек получаются прекрасные валькирии, — заверила его Брунгильда. — И не
только из немецких.
Майор Штюльпнагель, на удивление чисто, просвистел несколько тактов из «Полета
валькирии».
И тут перед взором собравшихся возникло довольно странное видение.
Они увидели капитана Хирату. На капитане красовался фартук, его голову покрывала
косынка, на лице — респиратор, в руках — швабра.
— Батюшки! — всплеснула руками бабушка Гарпина. — Никак газовая атака?.. Вишь,
супостаты!..