Легенды авиаторов. Исторические рассказы

только не волнуйся.

— Рули не действовали... — продолжал Червинский. — Совсем. Самолет только вращался

носом вниз. Сколько ни старался его вытянуть, он лишь усиливал вращение. Так и упал.

— Всѐ, отдыхай. — Арцеулов встал, прикусывая губу. Сообщенное показалось ему

чрезвычайно интересным.

До сих пор никто толком не в состоянии был поведать оставшимся на земле — что,

собственно, происходит, когда самолет срывается в штопор.

«Ну вот что. — Арцеулов посмотрел в темное, усеянное звездами небо. — Я как-никак

начальник отделения летчиков высшей квалификации — истребителей! Кому, как не мне,

выяснить, что такое штопор и как победить его?»

У него появилась идея, которая утверждалась и крепла с каждым днем.

Встречный поток воздуха обтекает попавший в штопор самолет под слишком большими

углами — снизу и сбоку. Отсюда и неуправляемое «самовращение».

Возможно, для вывода из штопора нужно поставить самолет «по потоку». Педалью руля

направления устранить боковое скольжение, а рулем высоты опустить нос самолета.

Арцеулов покачал головой.

Все инстинкты летчика противятся такому решению.

Если нос самолета опускается — его необходимо поднять, отклонив ручку управления на

себя. Этому учат с первых дней полета.

— Стало быть, придется себя ломать, — решил он. — Червинский верно описывал:

оказался в положении «носом к земле» — и давай тянуть ручку на себя. А надо отклонять

ее вперед, от себя. Опустить нос самолета еще ниже. Это раз. — Он загнул палец и

посмотрел на него, как будто палец мог сообщить нечто интересное. — Теперь два. Если

кренит вправо — двигай ручку влево и наоборот. В штопоре нужно идти крену навстречу:

кренит вправо — двигай ручку еще больше вправо...

Он подумал еще немного. Теория представлялась яркой и неожиданной, как... картина.

— Говорить никому не буду, пока сам не попробую, — сказал он. — Господи, а если

разобьюсь? Скажут — лихач. Один раз некролог уже печатали... Но кому, как не мне? Я

— их командир, а они бьются...

7 октября 1916 года, аэродром в 18 км от Севастополя

Инструктор Арцеулов сел в свой «Ньюпор ХXI», внимательно осмотрелся в кабине, надел

привязные ремни и скомандовал:

— К запуску.

Самолет поднялся в воздух.

Он быстро набрал около двух тысяч метров. Немного выше, чем обычно летали в школе:

фигурные полеты производились в школе на высоте тысячи восьмисот метров.

Все посторонние мысли покинули летчика. Осталось лишь одно ясное осознание своей

правоты.

Он заложил вираж, сбавил газ, чтобы потерять скорость, задрал самолет, выключил

мотор... Самолет закачался.

Пилот тронул педаль ногой... Самолет свалился на левое крыло — и завертелся в штопор.

Арцеулов не слышал, конечно, как общий вздох — почти стон — ужаса прокатился по

аэродрому. Не думал об этом.

Самолет в штопоре. Было до странного тихо, только ветер свистел в расчалках. Все на

земле слилось в какой-то опрокинутый конус, и то и дело мелькало здание школы.

Все, как говорил Червинский: на ручке управления исчезло чувство опоры.

Пора.

Арцеулов отдал ручку от себя и сильно «дал ногу», обратную вращению штопора.

Тотчас на рулях появилось давление воздуха.

С земли видели, как после шести витков вращение самолета стало замедляться,

приостановилось... и после пикирующего полета «Ньюпор XI» перешел на планирующий

спуск и благополучно сел.

Спустя короткое время он приземлился.

— Поздравляем, Константин! — К нему бежали Невдачин, француз Мутак, соратники по

школе — Цветков, Егоров...

Арцеулов был очень бледен. Капли холодного пота покрывали лоб. Потом он улыбнулся,

и краски вернулись на его лицо.

— С избавлением от неминуемой гибели! — воскликнул Невдачин немного излишне

патетически.

— Вы сумасшедший храбрец, но я это уже говорил, — добавил Мутак.

— Нет, нет, это не храбрость, просто расчет, — отбивался Арцеулов. — Да что с вами? Вы

разве не поняли? Это не случайность!

— Качать! — кричали вокруг. — Ура!

Арцеулов отбивался, как мог:

— Товарищи, надо будет повторить опыт!

Начальник школы полковник Стоматьев не верил своим глазам, когда прапорщик

Арцеулов подал ему рапорт.

— Вы полагаете, необходимо ввести штопор как одну из фигур высшего пилотажа в

программу истребительного отделения?

Арцеулов молчал.

Полковник медленно покраснел.

— Вы в своем уме, господин прапорщик? Это только у вас, кажется, девять жизней, как у

кошки, а у прочих господ офицеров — всего одна...

— Я несколько раз повторил мой опыт, — сказал Арцеулов. — И готов повторить его еще

столько раз, сколько потребуется. Считаю обучение этому приему необходимым.

— Гм. — Полковник задумался. — Я не достаточно хорошо разбираюсь в современном

лѐте, чтобы судить с определенностью и принимать такие решения единолично. Полагаю,

вопрос следует рассмотреть на совете летчиков-инструкторов.

20 декабря 1916 года, летная школа под Севастополем

Полковник Стоматьев кивнул Арцеулову на кресло.

— Садитесь.

Тот сел, все еще настороженный: неурочный вызов к начальству мог означать абсолютно

все, что угодно.

— Как известно, я был против назначения штопора в число обязательных фигур, — начал