Легенды авиаторов. Исторические рассказы

16 июля 1943 года, район села Красниково

— В небе что-то стало тесно, — заметил Альбер Литольф.

Жан Тюлян не ответил. Самолеты «Нормандии» столкнулись с плотной группой

бомбардировщиков «Юнкерс-87» в сопровождении больших групп истребителей «Фокке-

Вульф-190», эшелонированных по высоте.

Литольф и еще двое зашли со стороны солнца и атаковали бомбардировщики. Тюлян и

Альбер прикрывали своих товарищей от немецких истребителей. Завязался бой с двумя

немцами.

Воспользовавшись тем, что солнце ослепляет врага, Тюлян расстрелял его почти в упор.

Вражеский самолет, дымясь, словно сырое полено, рухнул на землю, и Тюлян проводил

его глазами.

В этот самый момент его атаковали еще четыре вражеских истребителя. Тюлян —

отличный летчик, и ему удалось ускользнуть.

Полностью израсходовав боекомплект, с почти пустым баком, он вернулся на аэродром.

Французы вылетают вместе, возвращаются по одиночке. Русские с огромным трудом

научат их другому — позднее. Но еще вернее будут учить их этому немцы...

Когда Тюлян сел, его поразили мрачные лица товарищей.

— Что?.. — отрывисто спросил Жан Тюлян.

Спросил — «что?», а подумал — «кто?»..

— Литольф...

Окруженный несколькими «Фокке-вульфами» и «Мессершмиттами», в багровом от

пожаров небе под Смоленском он сбил в неравном бою двух немцев и врезался в землю на

объятой пламенем машине.

А через день с боевого задания не вернулся и майор Тюлян. В последний раз видели, как

самолет Тюляна врезался в группу «Фокке-вульфов». После этого Тюлян просто исчез.

Никто в точности не знает, как он погиб.

С 13 по 17 июля «Нормандия» совершила одиннадцать боевых вылетов, в которых было

сбито семнадцать вражеских самолетов. В этих боях погибли шесть французских

летчиков.

Великая битва под Курском продолжалась.

© А. Мартьянов. 19.07. 2012.

09. Баронесса

— Мадемуазель Брунгильда! — окликнул задумчивую фройляйн Шнапс Франсуа Ларош.

Брунгильда шла, опустив голову, и явно о чем-то размышляла.

Услышав голос у себя за спиной, она остановилась, медленно повернулась и уставилась на

Франсуа тяжелым, типично нордическим взором.

— Франсуа Ларош! — отрекомендовался француз.

Брунгильда сказала:

— Я помню...

— Позвольте вас проводить, — Франсуа галантно предложил ей руку, но Брунгильда как

будто не заметила.

— Я бы хотела, чтобы ко мне относились как к мужчине! — выпалила она.

— Но почему, мадемуазель? — искренне изумился Франсуа. — Ведь это невозможно с

точки зрения ла натур!

— Что, «натур» вам мешает видеть во мне равное мужчине существо?

— О, мадемуазель — феминистка! — восхитился Франсуа.

— Что вас так забавляет?

— Просто впервые сталкиваюсь... А что говорит по этому поводу Горыныч?

— Горыныч — дракон, — сказала Брунгильда. — А у драконов насчет девиц совершенно

предубежденное мнение. Обусловленное древней и мифологической историей.

— Гм, — сказал Ларош. — У меня к вам уже давно один вопрос, мадемуазель.

— Слушаю вас.

— Это касается той баронессы Ларош, о которой вы упоминали.

— Между прочим, в самом начале, когда воздухоплавание было еще неизведанной

территорией, — сказала Брунгильда, — очень много женщин становились пилотами. Как

вы это объясните?

— О, — сказал Франсуа, — думаю, мне лучше ничего не объяснять. А какое мнение у

вас?

— Потом уже было не так, — продолжала Брунгильда, словно не расслышав вопроса. —

Потом уже женщины играли меньшую роль. Но поначалу почти двадцать процентов

авиаторов были девушки. И очень красивые. В большинстве своем.

— Для мадемуазель это так естественно — быть шарман! — охотно поддержал Франсуа.

— Вы невыносимы, — вздохнула Брунгильда и все-таки оперлась на его руку. — Ладно,

признаюсь вам во всем! Баронесса Раймонда де Ларош на самом деле никакой баронессой

не была. И настоящее имя у нее было тоже другое. Ее звали Элиза Леонтина Дерош.

Поэтому, кстати, многие называют ее «Элиза Ларош».

— Запутанное дело, — поддакнул Франсуа и ненароком прижал локоток Брунгильды.

Она как будто не заметила.

— Элиза была парижанкой, дочерью рабочего, — продолжала Брунгильда. — Если

говорить совсем точно, то слесаря-водопроводчика. Вот так непоэтично. Но она была

красива, как юная богиня, и, думаю, талантлива. А еще — дерзка. В общем, она поступила

на сцену.

— Имела успех? — заинтересовался Франсуа.

— Я даже не знаю толком, в каком театре и в каких пьесах она выступала, — призналась

Брунгильда. — Впрочем, полагаю, этого вообще никто толком не знает. Разве что поднять

газеты того времени... Став актрисой, Элиза взяла себе имя «баронесса Раймонда де

Ларош». Так ее и называли. Русские газеты, которые тоже о ней писали, не вдавались в

подробности: сказано — баронесса, значит, баронесса.

— А что, она бывала в России?

— Бывала и в России... А вообще весь мир тогда с увлечением следил за успехами

воздухоплавания, — вдохновенно продолжала Брунгильда. И покосилась на своего

собеседника: — Да вы сами все знаете! Зачем вы меня расспрашиваете? Хотите

посмеяться?

— О, — с самым серьезным видом отвечал Франсуа, — и в мыслях ничего подобного нет!

Мне приятно с вами беседовать. И кроме того, я действительно ничего не знаю о

мадемуазель Ларош.