Легенды Белого дела

Все добытое без труда „загонялось“, и у Макарова появлялись большие деньги. Меньшая часть шла на „обслуживание“ привычек Мая, а большая — уходила на кутежи самого Макарова. Не подлежит сомнению, что о многих грязных проделках своего адъютанта командующий армией и не подозревал. Обычный грех ближайшей неосведомленности многих высокопоставленных людей…

Спаивая своего начальника, Макаров и сам спивался. Спекуляции, которыми он занимался, становились достоянием широких масс, и, как водится в подобных случаях, молва вырисовывала еще более фантастические узоры на фоне и без того неприглядной действительности. Да и трудно было со стороны, особенно людям непосвященным, разобраться, где кончается Макаров и начинается Май-Маевский…

Несколько раз и генерал Кутепов, и генерал Деникин пытались воздействовать на генерала Май-Маевского и побудить его удалить от себя своего адъютанта. Советы первого, как подчиненного, не имели должного авторитета для командующего армией, а генерал Деникин, видно, не считал нужным пресечь решительными мерами все увеличивающийся соблазн. Сам Май-Маевский, быть может, в часы просветления и сознавал недопустимость своего поведения, но его ослабевшая воля уже не имела должных импульсов для сопротивления»[285].

Цитата пространная, но она очень точно объясняет все происходившее с Владимиром Зеноновичем поздним летом 1919 года. Здесь и природная предрасположенность, подавлявшаяся обстоятельствами зимы-весны, и вполне понятное желание расслабиться после непрерывного полугодового напряжения, и наличие рядом «своего» адъютанта, у которого всегда найдется то, что нужно. Не хватает лишь одного: подспудного ощущения близкого краха, конца (хотя в этой причине Май-Маевский вряд ли признался бы даже самому себе). Безусловно соглашаясь с Деникиным в том, что нужно наступать на Москву, он все-таки не мог не испытывать сомнений. Слишком масштабной была поставленная перед ним задача и слишком сложными военные и политические обстоятельства, чтобы смотреть в будущее с безмятежным оптимизмом. Оттого и пытался генерал заглушить растущие в душе тревогу и неуверенность.

С одной стороны, повод для оптимизма действительно был. ВСЮР контролировали огромную территорию (больше 920 тысяч квадратных километров — это примерно современные Украина и Польша, вместе взятые) с 42-миллионным населением и богатейшими ресурсами, армия приобрела огромный боевой опыт и выросла численно, бойцы были вдохновлены победами и рвались вперед. К сентябрю — октябрю Белое дело находилось на пике своих успехов. В конце августа состоялся блестящий рейд корпуса (на самом деле так именовались шесть тысяч казаков) К. К. Мамантова[286] по советским тылам, пали Тамбов, Раненбург, Лебедянь, Елец; 31 августа группа войск Н. Э. Бредова взяла Киев, практически без потерь вытеснив из него сначала красноармейские, а затем и украинские части; 6 октября кавалеристы А. Г. Шкуро после тяжелейших боев взяли Воронеж, 5-й кавалерийский корпус Я. Д. Юзефовича взял Бахмут, Гадяч, Новгород-Северский. Но успешнее всего наступала «гвардия Белой гвардии», 1-й армейский корпус А. П. Кутепова. 17 сентября он, преодолев ожесточенное сопротивление красных, занял Курск, 11 октября — Кромы, два дня спустя — Ливны и Орел (войскам Май-Маевский послал по-суворовски краткую поздравительную телеграмму: «Орел — орлам!»). На броневиках и бронепоездах уже писали мелом «На Москву», командующий армией на смотрах обещал войскам увидеться в Туле. Казалось, Московская директива Деникина воплощается в жизнь прямо на глазах.