Старый Билл терпеть не мог многословных разговоров. Что бы вы ни сказали ему при встрече, он отвечал глухим ворчаньем или просто кивком. Разве что если речь заходила о погоде — к этому он, как и все фермеры, проявлял интерес. Тут он выкладывал весь свой запас слов, то есть знаменитую фразу, и это означало примерно следующее:
«Если скоро не будет дождя, начнется засуха и все мы сядем на мель».
Или:
«Если скоро не перестанет лить дождь, будет наводнение и все мы разоримся».
Или, если виды на погоду были хороши:
«Самая погодка для урожая!»
Наша округа кишела разными бродячими торговцами. Они предлагали всякую мелочь, нужную в фермерском обиходе: батарейки для карманных фонарей, страховые полисы, шнурки. Они находили, что Билл Грин — твердый орешек. Он встречал их, конечно, своей классической фразой. Сопровождаемая соответствующей жестикуляцией, она говорила яснее ясного:
«И не подумаю заводить с тобой долгий разговор. А покупки я не могу себе позволить».
Когда же в дверь стучался бродяга или безработный, он неизменно слышал слова о «чертовом наваждении», и это означало:
«Просто противно смотреть, как здоровяки шляются без дела. Работы у меня для тебя нет, а тарелку супу можешь получить».
Из всех историй насчет упражнений Билла Грина в красноречии мне особенно запомнилась одна. Случилось это в тот день, когда его сын Алан участвовал в велосипедных гонках Мельбурн — Балларат и обратно.
Юный Алан Грин был прирожденным спортсменом, и хотя тренироваться ему приходилось по преимуществу до утренней и после вечерней дойки коров, он преуспел в разных видах спорта, особенно в велосипедном. Старому Биллу это не нравилось, но он помалкивал до тех пор, пока Алан не ухитрился каким-то образом купить себе гоночный велосипед в рассрочку. Тогда-то отец и произнес свою знаменитую фразу, проведя рукой по лицу.
Время шло, а Алан все больше отбивался от рук. Каждую субботу он уезжал на тренировки и, по слухам, уже участвовал в состязаниях на велосипедном треке в Бенсонс-Вэлли. Это привело к тому, что можно было бы назвать затяжной перебранкой в доме Билла Грина. Старик аккуратно раз в день произносил по этому поводу свое изречение. Алан все меньше и меньше времени проводил на ферме и все больше и больше — на своем драгоценном велосипеде. Он тренировался каждый день, зимой и летом, а когда наступал спортивный сезон, уезжал на гонки даже в другие города. Он всегда приходил первым на этих гонках; говорили, что, если бы отец отпустил его с фермы, он показал бы себя даже на национальных велосипедных гонках в столице. Старый Билл теперь реже пускал в ход свою фразу и в душе даже начал гордиться сыном.
Правда, Билл никогда не видел своими глазами, как отличается Алан в этом странном и никчемном деле. Старик никогда не выезжал с фермы, исключая те редкие случаи, когда ему приходилось вместо сыновей отвозить тележку с молоком на маслозавод, или еще более редких, когда он после продажи урожая ездил на рынок прицениться к новой корове или лошади, или совсем уж редких, если кто-либо помирал и если старый Билл считал нужным присутствовать на похоронах. Когда он привозил в город молоко, то внимательно следил, как его взвешивают, потом мыл бидоны и уезжал восвояси, даже не использовав своей заветной фразы.
Если на рынке, где торговали скотом, ему доводилось купить телку или овцу по сходной цене, он выражал свое удовлетворение той же излюбленной формулой:
«Ну не чертово ли наваждение!»
Так же бывало и на похоронах. Лишь только начинали опускать гроб в могилу, он считал долгом той же фразой заявить о своем соболезновании безутешным родственникам, которые должны были понимать это так:
«Просто стыд, что такой видный мужчина окочурился в расцвете сил!»
И вот пришел день велосипедных гонок Мельбурн — Балларат и обратно. Весь город высыпал на Мэйн-стрит, чтобы встретить велосипедистов на первом отрезке их утомительного пробега. Мало кто обратил внимание на старого Билла Грина, который, отвезя на завод молоко, выехал из бокового переулка и привязал лошадь к дереву на углу у Гранд-отеля. Место он выбрал самое удачное: Мэйн-стрит была отсюда видна вся как на ладони, а самого Билла за деревом можно было и не заметить.
Весь Бенсонс-Вэлли кипел возбуждением. Во-первых, гонки можно было наблюдать бесплатно, а во-вторых, лестно было посмотреть на таких знаменитых гонщиков, как Оппермэн, Толстяк Лэмб и прочих чемпионов, а из местных — на Алана Грина, который — это была заветная мечта некоторых его земляков — вдруг возьмет да и побьет столичных!
Старый Билл восседал на тележке в окружении пустых бидонов. На нем был потертый пиджак, шарф и шляпа. Сидел он слегка сгорбившись, с видом полнейшего безразличия.