…В 1827 году в Средиземное море из Кронштадта была направлена эскадра Балтийского флота под началом контр-адмирала Л. П. Гейдена Цель плавания была непростая, но благородная — оказать помощь Греции в борьбе с турецкими карателями. В составе эскадры находился и 74-пушечный линейный корабль «Азов» под командой капитана 1-го ранга М. П. Лазарева. Команда и офицеры на корабле были подобраны командиром на славу! Что значат для нас имена будущих героев обороны Севастополя в 1854–1855 годах лейтенанта П. С. Нахимова, мичмана В. А. Корнилова, гардемарина В. И. Истомина, героя будущей обороны Петропавловска-на-Камчатке в 1854 году мичмана В. С. Завойко! Был среди офицеров корабля и участник недавнего кругосветного плавания лейтенант А. А. Домашенко.
Плавание проходило не в простых условиях. Если Бискайский залив встретил эскадру штормами и шквалами, то за Гибралтарской скалой на мореплавателей обрушилась небывалая жара. И хотя палубы беспрерывно поливали забортной водой, смола из пазов все равно текла ручьями.
— А какой у нас в Устюге мороз, аж ухи заворачивает! — мечтательно вздыхал в тени паруса какой-то молоденький матросик. — Не то что тутошняя жарища, будь она неладна!
— А ты без толку не лайся, — одергивали его ветераны средиземноморских кампаний. — Это еще цветочки, а вот как с пустынь египетских дунет их сиротка, вот тогда уж точно ад будет!
«Сироткой» ветераны кампаний средиземноморских именовали знойный африканский сирокко, а вот насчет ада говорили правду сущую, ибо от «сиротки» добра ждать не приходилось!
Вскоре среди молодых матросов пополз слух, что от пекла и солнца можно почернеть до полного африканского обличил.
— Куды ж я ефиепом али арапом чернорожим к Матрене своей возвернуся! — не на шутку пугались они. — Меня ж не то что девка, мать родная не признает!
— Не журись, сердешные, — утешали их старики, в усы промеж себя посмеиваясь. — Мы вот уж третью гулянку сюды делаем, а арапами так и не сделались! Чернота тутошняя враз сходит.
— Слава-те, хосподи, — крестились матросики обрадовано. — А то напугали добрых людей до конца жизни!
И снова дневниковые записи одного из участников плавания: «До 5-го сентября тихие и противные ветры и штили держали эскадру почти все на одном месте на высоте острова Сардинии. 5-го в полдень получили легкий попутный ветер, но 6-го опять штилевали, а 7-го перед рассветом задул попутный ровный ветер и к вечеру сильно засвежел, так что всю ночь мы держали по 11-ти узлов».
Порывистый и сильный зюйд-вест буквально рвал паруса. Суда сильно качало. Со шканцев флагманского «Азова» было хорошо видно, как они то по самые мачты зарывались в волне, то, наоборот, ею же подхваченные, взлетали ввысь на пенных гребнях. Эскадра держала курс на Палермо.
Очередной походный день уже клонился к вечеру, и свободные от вахты офицеры «Азова» коротали время в кают-компании.
Вот в углу за шахматным столиком пристроились мичмана Корнилов и Завойко. Вот гардемарин Володя Истомин, печально музицирующий что-то на порядком расстроенном рояле. Мичман Саша Домашенко, уютно устроившись на диване, читал какой-то толстый французский роман. За кормовым балконом стонал ветер, частый дождь барабанил в стекло.
— Еще пару суток, господа, и погуляем по прошпектам палермским! — поднял голову от шахмат рассудительный Володя Корнилов. — Кто как мыслит проводить время на берегу?
— Я на рынок сразу загляну! — подал голос гардемарин Истомин. — Непременно хочется фруктов здешних отведать, да и домашним подарки сделать надобно!
— А я в оперу! — оторвался от книги Домашенко. — Давно мечтал послушать настоящих итальянских теноров!
В дверь прошел только что сменившийся с вахты Павел Нахимов. Поеживаясь, кинул на вешалку мокрую от дождя фуражку.
— Начали лавировать на правый галс, — сообщил скороговоркой присутствующим. — А погода пропасть!
К лейтенанту подбежал расторопный вестовой, поставил стакан «адвоката» — горячего крепко заваренного чая. Присев за стол и помешивая ложкой сахар, Нахимов уже заинтересованно посматривал за развитие шахматной дуэли Корнилова с Завойко.
Внезапно за окном кают-компании раздался чей-то громкий и короткий вскрик. Офицеры повскакивали с мест.
— Матрос с мачты сорвался! — крикнул на ходу Нахимов, устремляясь к выходу.
Домашенко отбросил в сторону книгу. Вскочил. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, затем же решительно бросился к окну. Рывком распахнул ставни и без раздумий кинулся за борт, в круговерть волн и пены.
— Саша! Опомнись! Это же безумие! — кричали ему вслед, но было уже поздно.
Вдогонку прыгнувшему в море мичману швырнули первое, что попало под руки — стул. Вслед за стулом и какой-то пустой бочонок.
Домашенко тем временем подплыл к барахтавшемуся в воде матросу. Тот, нелепо размахивая руками, уже начинал захлебываться.
— Держись за меня! — крикнул мичман. — Продержимся!
На шканцах «Азова» уже немногословно и деловито распоряжался Лазарев.