Легенды и мифы мировой истории

– Вот посуди, брат Луис, если бы им нечего было скрывать, то отчего так поспешно все они разбежались, как мыши, при нашем появлении? – Тут монах посмотрел на дверь напротив той, в которой исчезла девушка – на дверь Менареса. – Вот взгляни, например, на эту дверь. Здесь наверняка живет богатый выкрест. Дверь добротная, дорогая, и Дева Мария с младенцем над входом из мрамора. А сколько его внутри, духа христианского?

– Так постучи. А заодно и узнаем, что тут происходило.

Брат Фернандо заколотил в дверь.

– Именем святой Инквизиции! – разнеслось по узкой улице.

Из-за двери донесся суматошный шум, послышалось падение каких-то предметов. Монахи переглянулись и чуть не захихикали. Они любили приходить в худерию и заходить в дома, в харчевни и произносить эти магические слова: им нравилась реакция иудеев – впору, поди, штаны сушить!

Строго говоря, над иудеями Инквизиция до сих пор имела власть ограниченную, зато над выкрестами ее власть была полной. Поэтому крещение иудеев поощрялось всячески – чтобы можно было заняться ими уже со всем пристрастием. Инквизиция быстро превращалась в гигантский механизм, отлично организованный и отлаженный, прекрасно сам себя финансирующий за счет конфискованного имущества осужденных еретиков. Но у ее святых отцов в Испании были еще более захватывающие дух планы.

Дверь отворилась, и монахи тут же сделали непроницаемо суровые лица.

Им открыла трепещущая Мария.

Монахи по-хозяйски вошли, сразу поискали глазами распятие. Оно было внушительным и висело на самом видном месте. Монахи переглянулись. Женщина засуетилась, усаживая их на лавки за длинным столом.

– Почему собирался под твоими окнами народ?

– Не знаю, почтенные святые отцы, я обличала соседку свою недостойную, что оскорбляла меня безвинно.

– Иудейка?

Мария кивнула.

– А распятие?

Глаза Марии расширил ужас:

– Ах нет, нет, что вы! Ах, это я подумала, что вы про нее, соседку мою… А я – истинная, истинная христианка католическая, вот, вот и вот! – Она стала часто и исступленно креститься на распятие.

Монахи оглядели комнату. Низкая, полутемная. Никаких иудейских предметов не видно. Кроме распятия, висел только образ Святой Девы с младенцем в красивом серебряном окладе.

– Ну, другое дело… Что, так и не угостишь ничем монахов-путников?

– Всё, всё, что пожелаете, святые отцы, всё, что в доме есть…

– Жажда мучает…

Мария бросилась к баклаге с вином у стены, налила по полной чаше, с поклоном поставила перед доминиканцами.

Те перекрестились и залпом выпили. Все дрожа и суетясь, она налила еще. Выпили еще. Глаза их быстро соловели.

– А это у тебя на столе что?

– Свиной жир в горшке, святые отцы. Семья наша без свиного жира ни куска пищи в рот не берет.

– Ни куска, говоришь? – ехидно осведомился Луис.

– Ни единого, святые отцы!

– А ну-ка проверим! Намажь на хлеб да съешь, иудейка! – Монахи переглянулись и ухмыльнулись своей мысли.

Дрожащими руками Мария стала пытаться намазать застывший белый жир на хлеб и, давясь, глотать большими кусками. Щеки и подбородок ее отвратительно залоснились.

– Где муж?

– Гырлгырл…

– Да ты прожуй!

Монахи смотрели испытующе.

– Казначеем он… – Голос у Марии дрожал. – Казначеем, святые отцы, у важного гранда кастильского Медины-Сидонии.

– Вот, отец Фернандо, всюду проникли иудействующие! Что черви в сыр. И все-то они казначеи – в пастухах да в пахарях их не увидишь, руки у всех белые да гладкие!

– Сын у меня плотник, корабли строит на верфи!

Монахи опять осушили по чаше.

– А где служанки твои? Дочери есть?

– Бедны мы, нет у нас служанок! И дочерей нет, один сын, на верфи…

– Слышали уже про это! – бросил Фернандо. И вдруг заорал: – А вот лжешь ты, старая тварь! Лжешь принявшим постриг рыцарям Святой Инквизиции! «Бедны мы»! А тарелка серебряная, а дверь, а оклады?! Раз в одном лжешь, то и в другом, видать, тоже! И потому говорю я, что ты – тайно иудействующая! Все-е-е вы притворяетесь, что любите Христа, а сами его – ненавидите!

– И надо доложить о том Святой Инквизиции, – подхватил Луис, – и водой испытать, правду ли говоришь, и сколь сильна любовь твоя ко Господу нашему Иисусу Христу, и не подмешивала ли ты в свои бесовские опресноки кровь христианских младенцев!

У монахов это было уже отработанным представлением.

Женщина тяжело и грузно повалилась перед ними на колени – вся помертвев и не заметив, как один подмигнул другому.

Убедившись, что в доме и впрямь никого нет (дочерей Мария заперла в подполье, вход в которое трудно порой было найти и тому, кто знал, где он), пьяные монахи, по-бабьи задрав рясы, грязно и больно изнасиловали ее, заставили снять золотые серьги и кольцо, подаренные когда-то мужем на рождение сына, прихватили серебряное блюдо, допили что было в корчаге и сказали ей, уже запинаясь:

– А про мужа твоего иудействующего тоже разузнаем. Скоро поможет Господь очистить и Андалусию, и всю Кастилью от вашей бесовской ереси, и следов не останется. Нигде не спрячетесь!

И хлопнули тяжелой дверью. С грохотом вылетел из нее большой резной ключ.

Дочери – Кармоне было шестнадцать, Анне четырнадцать – все слышали и только кусали под полом кулаки.