Легенды и сказы лесной стороны

ная, стучит и песенку петь не перестает.

— Божье-то дело с молитвой вершат! — поучает

игуменья.

— Да ведь и песенка-то моя на божий лад! Так,

для души, чтобы грешные мысли в голову не шли!

И снова молотком стучит и ту же песню поет. По-

том неистово молотком по дубовым косякам стучал,

кованые гвозди заколачивая, будто бы намертво ре-

шетку закрепляя. Вот, мол, гляди и слушай, карга,

как стараемся живую душу в келье захоронить!

После полуденной трапезы Агапеюшка указала

кузнецу дубовую дверь на погребице железом крест-

накрест оковать. А сама от кузнеца ни на шаг. Вот

глядит послушница Олена в келейное оконце, паль-

чиками за решетку ухватившись, глядит, как насу-

против чумазый кузнец дверь в погребицу железом

околачивает и мудреный запор прилаживает. А пе-

сенка из ее головы никак не уходит:

Левый — влево, правый — вправо...

А закрыть — наоборот...

Странная, мудреная песенка. Что влево, что впра-

во? Кто злодейка? И не замечает пока, что пальчи-

ками за неприметные железные головки-болтики дер-

жится. Ну, не беда, Олена, послушница подневольная,

скоро догадаешься. Ох и слюбятся тебе эти холодные

железинки! Вот слышится ей говор кузнеца с Агапе-

юшкой.

— Открывай погребицу, игуменья, надо с обеих

сторон дверь оковать.

Нехотя достает мать Агапея из-под одеяния ино-

ческого отмычку и вкладывает в скважину и с боль-

шой натугой поворачивает. Но не поддается запор ру-

кам игуменьи. Под рукой кузнеца послушалась от-

мычка, щеколда глухо стукнула, и нехотя дверь ото-

шла. Жалеет кузнец-молодец мать игуменью:

— С таким-то ключом-отмычкой да дурным запо-

ром не то что пальчики, ручки выломаешь, матушка!

Позволь-ка мне над запором малость поколдовать —

как святым духом будешь дверь открывать! Этой же

отмычкой, но без натуги, легонечко!

Сладко было старой чернице, что такой статный

молодец, хоть и чумазый, как последний цыган или

кержак-углежог, ее пальчики и ручки жалеет. И по-

зволила ему над запором поворожить, лишь бы от ли-

хих людей да отбойных озорных келейниц надежно

было.

Вот трудится кузнец, с обеих сторон двери желе-

зом обивает, запор подгоняет. И чует, как ему спину

сквозняком из погреба прохватывает. Догадывается:

«Сквозь дверь, в щели, этот ветерок не зря мне слы-

шался. В погребах завсегда сыро да холодно, а сквоз-

някам откуда тут быть?»

Спуститься бы в эту дыру-погребицу, узнать, от-

куда ветром дует, да игуменья около крутится. На

помогу к ней еще две карги из трапезной выползли,

глядят на молодца из-под клобуков, как змеи шипу-

чие. И на келейное окно поглядывают. Это там моло-

дая послушница, душой добрая, сердцем смелая, ли-

ком и станом красивая и потому им ненавистная.

Допоздна старался кузнец над дверью в погреби-

цу и.позвал игуменью попытать, как дверь открыва-

ется да закрывается. Ключ-отмычку подал в руки

Агапеюшке:

— Ну-ка, матушка, попробуй, узнай, каково те-

перь открывается-закрывается.

Раз да другой замкнула да открыла игуменья по-

гребную дверь дубовую и диву далась:

— Ох, господи, да как легко-то да просто стало

супротив прежнего. И щеколды мягко, без стука па-

дают!

— Вот и ладно, мать игуменья, теперь и ручки не

натрудишь и пальчикам не больно. Ручки-то у тебя

белые да мягкие, бывало, чай, и князья и бояре на

них заглядывались, как медовухой гостей обносила.

Такие ручки жалеть да беречь!

Ох и любо же, радостно от слов кузнеца Агапеюш-

ке. И рукой, пропахшей ладаном, по щеке добрень-

ко его потрепала и за работу похвалила. Не догады-

валась только ханжа старая, что дверь в погребицу

теперь изнутри без отмычки запросто открывалась...

Наложили на Олену епитимью-наказание строгое,

монастырское за жизнь вольную, и сидеть ей в келье

под замком затворницей, глядеть на мир сквозь окно

зарешеченное. Во дворе сумерки, ушел за ворота чу-

мазый кузнец, только песенка его диковинная не хо-

чет из головы уходить, в ушах поет, выговаривает:

Левый — влево, правый — вправо,

И злодейка вниз пойдет!

А закрыть — наоборот...

Уж не об этих ли двух неприметных железных

головках, что торчат. из углов решетки, напевал этот

кузнец, что словно отроду свою рожу не мыл? Левую

головку влево повела. И правая вправо послушно ото-

шла. На решетку чуть-чуть понажала и еле в руках

ее удержала. Открылось окно келейное, хоть сейчас

из кельи беги, хоть погоди. Вот и река родная видна,

тускло блестит в сумерках, а в ней и месяц, и первые

звезды дрожат-отражаются. Текла бы Волга-матушка

под самой стеной, нырнула бы она, Олена, из окна

келейного да в самую глубину реки, до камней осет-

риных, до стерляжьего игрища!

Притаив дыхание, послушница злодейку-решетку

на место подтянула, неприметные головки в свои гнез-

да подвинула. И никаких примет: как тут была ре-

шетка железная! А послушница Олена на тяжелый

стул опустилась в смятении:

— Господи, сыну божий, добрый, праведный! Не

ты ли сокола моего послал мне во спасение?

Радостно думать Олене, что в любую ночь может

покинуть эту душную келью, только бы знать, куда

бежать, где найти своего сокола. Али ждать, когда

сам придет, позовет? И снова к окну подошла, сквозь