Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице

— Это специальный тариф, с учетом риска и расстояния. Я вообще не хотела с этой историей связываться, после прошлого-то раза — кому приятно, когда в него из лука целят? Но уломал меня милорд. Ах, как он меня уговаривал, как уговаривал! Ну, понятно: любовь у эльфа. Я вообще за это дело, потому как влюбленные чаще письмами обмениваются. Как тут откажешь, тем более, когда за каждый ложный вызов по грифону? И колесо — за доставку, если получится, — трещала Фьюарин. — Так что передать?

— Передай: «Я выполнил свое обещание. Лара Уиллис жива, здорова и ей ничего не угрожает. В ближайшее время мы отправляемся в Ицкарон. Думаю, дорога не займет более пяти дней. Теперь ваша очередь выполнить свою часть сделки», — произнес я, стараясь не обращать внимания на взгляд Лары, которым та смотрела на меня и почтовую фею. Неприятный такой взгляд, так на мишень смотрят, когда стрелять собираются. Эх, когда у нее были платиновые волосы и серебряные глаза, мне куда больше нравилось, как она на меня смотрела. — Все. Лети.

— Пока-пока! — сказала Фьюарин, и торопливо растаяла в воздухе, вопреки своему обыкновению не позаботившись даже об эффектном исчезновении. То ли и ей взгляд Лары не нравился, то ли торопилась за наградой.

— Ты как, геджи? — поинтересовалась Лу, помогая мне принять сидячее положение. Пока я общался с почтовой феей, она сходила к костру и вернулась оттуда с чашей горячего отвара, от которого пахло десятком знакомых мне трав и десятком незнакомых. — Выпей. Это то, что тебе сейчас надо!

— В целом — нормально, — ответил я, пробуя на вкус горячее варево — несколько горьковатое и очень терпкое. — Ничего не болит, только слабость во всем теле. А с Сонечкой что?

— Спит. Как тогда. Заснула сразу, как только ваши боги ушли, — ответила ведьма. — Вы все заснули, все трое. Госпожа Уиллис недавно проснулась, минут сорок назад.

Я выпил содержимое чаши залпом и поднялся на ноги. Меня немного пошатывало, но в целом чувствовал я себя достаточно бодро. Силы очень быстро возвращались ко мне, уж не знаю, благодаря ли отвару Лу или от какой другой причины.

— А ты тоже не помнишь ничего, как она? — поинтересовалась Лу шепотом, — Мне опять все пересказывать, да? Или я теперь могу немного поспать?

На секунду мне показалось, что мои глаза, уши, нос и рот снова забиты черной киселистой субстанцией. Что все, что только что было, — всего лишь последняя фантазия угасающего разума. Бред, которым он пытается заслониться от нестерпимой черной жути.

Я сделал над собой усилие и вновь заставил себя увидеть поляну с черным мавзолеем, спящую на земле Сонечку, тревожно заглядывающую мне в глаза Лу и Лару, сидящую у огня. Она, видимо, успела уже несколько успокоиться и теперь, развернув письмо, читала его при свете костра. Губы ее кривились, но взгляд скользил по строчкам с жадностью и даже голодом. На нас с ведьмой она внимания никакого не обращала. Будто нас тут совсем не было.

— Если я чего и не помню — то это только к лучшему. А некоторые вещи лучше навсегда забыть, — сказал я, изгоняя последние остатки черного видения прочь. — Отдыхай, сядзе.

Эпилог

Жизнь каждого человека — это сказка, написанная Богом.

Г. Х. Андерсен

1

Около полудня, миновав широкий арочный мост через Ицку, со стороны города к восточному таможенному посту подъехала открытая коляска, в каких имеют обыкновение разъезжать по городу зажиточные торговцы, муниципальные чиновники высокого ранга и эльфийская знать. Кучер-эльф в расшитой серебром ливрее, припарковав коляску несколько в стороне от таможенного поста, здесь размещенного, был сразу отпущен в город и ушел туда пешком, напоследок отвесив тем, кого он привез, изящный поклон. В коляске той приехали два господина эльфийской наружности, чьи костюмы хоть и не являлись последним писком ицкаронской моды, подчас довольно странной, но зато были скроены и пошиты на заказ из хороших и недешевых тканей: суранского бархата, катайского белоснежного шелка и ицкаронского льна лучшей выделки. Эти двое весьма походили друг на друга внешне: и высоким ростом, и светлыми длинными волосами, и скуластыми раскосыми лицами. В этом не было ничего удивительного, поскольку один из них был сыном другого, хотя, строго говоря, в отличие от отца, эльфом не являлся, а был полукровкой. Старшего, носившего на носу очки в золоченой оправе и сжимавшего в руках прогулочную трость, звали Лареном Эорином; что касается его сына, чьи длинные волосы были собраны в хвост головным платком, то это был не кто иной, как Квентин Уиллис-Эорин.