Легенды Львова. Том 2

На Замарстынове был магазин, в котором торговали скобяными изделиями. И вот батяры несколько дней подряд заходили и спрашивали рубанок. Магазин был завален лопатами, вилами, топорами, гвоздями, но вот рубанков как раз не было. Что делает хозяин? Правильно – закупает целую фуру рубанков, заваливает ими магазин, и очень скоро начинает рвать на себе волосы, потому что никто больше о них не спрашивает.

Батяры надевали на голову «кашкетку», или «батяривку», шею повязывали шарфиком, на ногах носили «штиблеты», «пикулеты», или «мешты». Но в праздничные дни батяр мог одеться в «клявый анцуг» (хороший костюм) и уложить волосы смальцем. Тогда уже он начищал обувь чёрной пастой, и такого фасонистого фраера называли «шац хлупака».

Девушки, которые встречались с батярами, или же «бини», происходили так же из предместья или из села и работали служанками в мещанских семьях. Здесь, в городе, каждая селянка очень быстро перенимала городские обычаи, надевала шляпку, шарфик и превращалась в даму.

Со своими девушками батяры охотно посещали кнайпы, кабаки и танцевальные клубы, где усаживались за столами и пили «пивовар» (пиво) и «цьмагу» (водку). В некоторых кабаках были установлены музыкальные «шкафы». Бросишь монету – играет танго или вальс. Но самые весёлые гуляния происходили при участии музыкантов в танцевальных клубах, на балах у пани Бандзюховой или в Клубе ветеранов.

За ругаткою гулянье,
За ругаткой ґранд-забава,
Гуся, сюся, гуся, сюся,
Є гербата, бровар, кава,
Гуся, сюся, гусяся.
Скаче Місько, скаче Геля,
Гуся, сюся, гуся, сюся,
Є сальцесон і сарделя,
Гуся, сюся, гусяся[5]

.

Именно благодаря балладам дошли до нас имена многих батяров, которые орудовали во Львове. Ничего подобного не вытворяли ни в каком другом городе Восточной Европы. Город-батяр умел гулять и развлекаться. Каждую субботу вечерний воздух звенел от музыкантов и песен. Кабатчики, увековеченные в песнях – Бомбах, Кыяк, Кижик, Грунд, – радушно принимали гостей. Не ложились спать шимоновы (консьержки), зарабатывая на чаевых за открывание ворот ночью. Рекой лилось пиво, жгла горло водка, прыгали монеты по прилавку. А пары шли в пляс под зажигательные штаеры (танцевальная музыка).

Гей, макабунди з цілого Львова,
Як лиш надійде субота,
Тішисі Бомбах і шимонова,
Бо нинька буде робота[6]

.

В армию батярам идти не хотелось, и из-за этого у них постоянно были проблемы с полицией. «Пуликир», «гранатовый», «мента», «дзяд», «ангел» – так батяры называли полицаев. Часто в кабаки приходили тайняки – секретные агенты – и выслеживали дезертиров. Когда батяры распознавали «капуся»[7], то никогда не отказывали себе в удовольствии набить ему морду.

Раз я собі ввечір в шинку Ціммермана

Хтів-єм загуляти ду самого рана.

Коли мись-мо разом весело сиділи,

Аж нараз, хулєра! – капуся уздріли.

Сидів він при столі і пив си гирбати.

Заволав Лоєвський: «Даймо йому в п’яти!»

Юзьку Мариноський за карк го хапає,

Кулачиськом лупить і ніц не питає.

Пан Петро Лямпіка палицею валить,

Аж та сі зламала. Дорш сифоном смалить.

Опівночі біні крику наробили:

«Прийшло п’єть бухачів – капуся забили!»[8]

Знаменитый батяр Юзько Мариноский

На самом деле его фамилия звучала иначе – Мариновский, но в народе называли его Мариноским. Это был батяр, славу которого воспевали песни и легенды, а расцвет её припал на начало ХХ века. Однажды Юзька хотел арестовать полицейский агент с четырьмя жолнёрами. Юзько как раз попивал пиво в кнайпе. Он смерил взглядом жолнёров и сказал агенту, которого хорошо знал:

 – С паном пойду, а этих солдатиков отошлите куда подальше, иначе меня сегодня не поймаете.

Агент отослал жолнёров, а Юзько дал себя арестовать. Ну, потому что тот Мариноский был страшно тщеславный мужик.

А то как-то в кабаке «Под Барилкой» двое агентов преградили ему путь и хотели арестовать. Мариноский двинулся прямо на них. Один вытащил пистолет и крикнул грозным голосом:

 – Стой, стрелять буду!

 – Ну, так стреляй! – ответил он флегматично и, спокойно оттолкнув агентов, вышел из кабака.

Любил он всякие штуки вытворять. Зайдёт в кабак, и, увидев, что какой-то фраер пьёт пиво, мог у него из-под носа бокал выдернуть и одним махом осушить. Или играет какая-то компания в бильярд. Юзько ложится на бильярдный стол и говорит:

 – Подождите немного, а то меня что-то в сон клонит.

И никто не смел его тронуть, пока не проспится.

Умер Юзько в тюремном госпитале совсем молодым – в возрасте 25 лет. Похоронили его на Яновском кладбище под крестом № 374-6 на участке, предназначенном для преступников. На кресте кто-то из его приятелей написал: «Тут покоится Мариновский Йосиф. Умер 15.04.1908. Мир его душе».

Спор