Со стороны виллы послышался смятенный рев, крики и резкий звон клинков. Пинкертон увидел толпу солдат, бившихся между собой. Эти вспышки, подумал он, все еще занятый поисками решений, — эти вспышки послужили знаком для людей Клеопатры, которые теперь завязали бой с преторианцами. Его взгляд вновь сосредоточился. К его ужасу, он увидел, что император через силу поднимается. Клеопатра стояла у самой воды, как статуя. И держась за левую руку кистью правой. Сквозь пальцы струилась кровь. Позади нее в неспокойной воде шуршало нечто длинное и черное. Увидев это, Пинкертон нечленораздельно завопил и опять нацелился в голову Тиберия из рогатки. Ничего не произошло. А затем — без всякого соприкосновения, без всякого удара, от которого задрожала бы рука, его оружие раскололось по всей длине. Песок высыпался. Все распалось на кусочки. В пальцах осталось только несколько обмякших клочьев.
Тиберий всадил меч в тело Клеопатры. Она упала набок, ухватившись руками за клинок. Тиберий вырвал меч и упал на колени рядом с ней. И принялся рубить ее яростными ударами, вкладывая в каждый всю силу от плеча. И крякал, словно дрова колол.
Пинкертон побежал вперед. Сомкнул пальцы под императорским подбородком и запрокинул ему голову назад. С мгновение он смотрел сверху в это жуткое, искаженное, окровавленное лицо. А затем сломал Тиберию шею. Немного погодя высвободил бьющееся в конвульсиях тело. Оно лежало, подергиваясь и смердя поверх неподвижной белой массы, которая недавно была Клеопатрой.
Пинкертон зарыдал пересохшим ртом и заставил себя выпрямиться. И можно было подумать, это движение призвало дьявола. Водная поверхность взорвалась у края. Жуткая громадина вздыбилась над водой, блестящая черная башня. Пена брызнула сыщику на лицо. Сквозь пену угадывался нечеткий образ белой, как яйцо, пасти с острыми клыками, устремившейся к нему. В следующий миг он катался и вопил, лягая влажные камни. Поблизости тяжело шлепнулось здоровенное тело, заслонив освещенный двор виллы. В слепом ужасе он пополз прочь. Что-то обхватило его. Он повалился, яростно лягаясь, убежденный, что его настигла все-таки Рыба-Дракон. Но нет, на него навалился какой-то тяжелый человек. Он сопротивлялся.
— Да прекрати ты, — прокричали ему. — Все в порядке.
И перед его взглядом возникло искаженное лицо Мария.
Пинкертон выдохнул:
— Клеопатра, — и попытался вскочить на ноги. Он тут же едва не рухнул снова. Повиснув на шее у Мария, он вприпрыжку засеменил к озеру. Остановился.
На каменных плитах вперед лежал лишь короткий меч. Тел не осталось. За краем дворика что-то толстое шарило в воде.
— Я не мог прийти вовремя, — объяснил Марий, медленно и неестественным голосом. — Бился с преторианцами. Со своими. Не успел прорубиться.
К ним бежали люди. Обернувшись, они оказались лицом к острым кремниевым наконечникам полудюжины копий. Лица позади древков оцепенели от возбуждения.
Ноги у Пинкертона сделались как ватные. Он почувствовал, что не в состоянии думать. Вновь сплюнув гниль изо рта, он проорал этим рожам:
— Император мертв. Вы ничего не можете изменить.
У них у всех потемнели глаза. Линия копий зашаталась и расстроилась. Пинкертон спросил:
— Чьи вы люди?
— Стражи Клеопатры, господин. Мы явились на световой сигнал, как было приказано. Мы сразу пришли.
Пинкертон произнес:
— Клеопатра мертва. Они оба мертвы. Их уволокла Рыба-Дракон. Любимчики императора вышли из воды и пожрали своего хозяина.
Марий шагнул вперед рядом с Пинкертоном. Поддерживая американца одной рукой, он прогудел:
— Вы знаете меня, центуриона Мария Домиция, начальника стражи Клеопатры. Все эти месяцы мы защищали ее. И вы, и я. Нынче ночью мы не смогли ее защитить. Ни против Тиберия, ни против его рыбок. Что же, для вас в этом нет позора. Никто не мог бы такое предотвратить. И помните: сегодня ночью вы крепко высекли тибериевых мальчишек. Вы и я, щит к щиту. Вы можете этим гордиться. А теперь надо пойти рассказать обо всем остальным. Мы потеряли императора. И поступим, как принято у солдат в таком скорбном случае: изберем своего императора, и пусть гражданские нас одобрят. Выборы состоятся завтра. Все понятно?
Он хмуро, но с теплотой воззрился на них, и Пинкертон ощутил, как жутко и твердо взыграли мускулы в могучем теле верзилы.
— И давайте вести себя дисциплинированно. Как вы держите оружие? Оно вихляет, точно бедра храмовых шлюх. Пилумы оземь!
Тупые концы древков сухо стукнули о каменные плиты.
— Артелий, отведи их на виллу и там распусти.
Они наблюдали, как солдаты шагают прочь. Когда те были за пределами слышимости, плечи Мария обмякли. Страдание прорвалось в его взгляд. Он жалобно сказал Пинкертону:
— Я любил ее, может, ты это знал, может и нет. Я римлянин, я верен моему императору, и все-таки я любил ее. Ты бы мог примирить одно с другим?
Пинкертон покачал головой.
— Вот и я не мог, — вздохнул Марий. И медленно двинулся прочь. Его шаги застучали через каменный дворик.