Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы

Всю свою жизнь он стремился, как должны делать и остальные, к такому положению, а теперь, когда он его нашел, остается только подчиниться.

— Подчиниться! — кричал на Бетховена Селус. — Да будет так! Делай так, как ты хочешь! — Он разглядывал на расстоянии лагерь, ближайшие силуэты, которые в неотложности нужд Калигулы расступились, чтобы освободить место. Я бы это сам сделал, если бы мог, подумал Селус, и я так сделаю. Сделаю. — Теперь я понимаю, зачем мы вернулись к берегам Реки, — сказал он, обращаясь к Хьюи Лонгу.

— Это все время нас ждало, да?

Лонг улыбнулся, тряхнул головой, протянул руки Селусу. Выражение его лица было странным, абстрактным. Бетховен, боровшийся в сильной хватке Лонга, вдруг сдался, опустился на колени, потом нагнулся к земле и потерся лбом о грязь.

— Вы его не остановите, — пробормотал Бетховен. — Ничего не может снова прекратиться. Это ответ, да? Вот что вы хотели дать мне понять, вот почему вы привели меня обратно — чтобы унизить меня.

— Не знаю я об этом ничего, сынок, — возразил Хьюи Лонг. Он слегка улыбнулся и поглядел на Селуса. — Но мы считаем, что теперь знаем ответ, да?

— Да, — подтвердил Селус. Перед ним повисла туманная и прочная дымка, он мог бы ее смахнуть одним движением руки, но предпочел этого не делать. — Да, я понимаю. Всяк человек бог. — Он взглянул на зачарованного угрюмого Бетховена. — Даже ты, — сказал он. — И я, и все остальные. Вот что должно нам открыться.

Голос Калигулы проблеял сквозь дымку, сквозь поразительную тишину Мира Реки. Селус услышал пение императора, затем томительный крик его облегчения. Будь я проклят, подумал он, а затем: да, наверное, я проклят. Наверное, мы все прокляты. Что точно то же самое, что и быть свободным.

* * *

— Так он, конечно, положил того цыпленка в горшок, да? — спросил Хьюи Лонг. — Посмотрите на человека, который поставил машину в гараж. — Он крякнул и подивился, что скажет на это Селус. — Так скажи, — обратился он к Бетховену, который теперь тихонько всхлипывал у него за спиной, — что, как ты думаешь, сказал бы англичанин?

— Mussessein^[12], — сказал Бетховен. — Ess mussein.

* * *

Великолепный в своих делах, победоносный относительно своего облегчения, бог Калигула вышел из нейтральной формы, которая служила ему так хорошо, — однако, ее было достаточно для настоящего времени, хотя, конечно, будет и получше, — и посмотрел на своих подданных, расположившихся лагерем на расстоянии, упавших на колени, чтобы служить и изменять ему.

— О да, — спокойно произнес он. — О да, измена и служение — это ведь одно и то же.

Он привел в порядок свою одежду, встал, отпихнул набок признак своего возвращения и шагнул к небольшому пространству, освобожденному для него слугами Мира Реки, к его трибуне, откуда он будет говорить. Он соберет их вокруг себя и отдаст им команды, и тогда начнется истинная и окончательная природа его царствования. Издалека он слышал пронзительные крики, воздающие ему почести, а скоро явится сам Клавдий, чтобы свидетельствовать, чтобы склониться перед ним и служить ему. Всяк человек бог, да…

… но этот бог, даровавший Мир Реки, его терпимость, его безумие и его сокровища… этот бог — человек.

Филип К. Дженнингс Забавы Мира Реки [13]

Неужели даже смерть стала неопределенной и неуверенной? Разве мы смеемся сами над собой? Или ты и есть Насмешник?

Голос деланно улыбающегося человека эхом разносился от трона. П. Г. Вудхаус, вынужден был встать на колени, по обе стороны от него — стражники, и важная шишка — этот парень Аль-Хаким, перешел на другую систему речи, в которой Плам вынужден был признать исключительно блестящий арабский.

«Сказать, что Бог говорит, это значит — предположить, что он когда-нибудь может молчать. Этот… этот мир Реки — не реальность, это кодекс законов, а потому послание, и не от Бога. Но здесь подразумевается послание вроде загадки друзов, а потому в тысячу раз более обманчиво. Что ты знаешь об Обманщике?»

Могучая цепь мысли Хакима казалась почти логичной. Какой-нибудь парень из Оксфорда мог бы проследить, каким образом одно предположение ведет к следующему, и каждый вывод более мрачный, чем предыдущий.

— Ну, теперь — опровергни это! То есть, кодекс и все!

Плам только моргал глазами, обремененный привычками близорукого периода жизни, пытаясь что-то разглядеть в зале, выложенном громадными плитами. Его дух определенно нуждался в поддержке. Случайный наблюдатель этого скопления рядов людей в черных одеяниях и белых тюрбанах — означенный наблюдатель мог бы легко перескочить к выводу, что он «здорово влип».

Не вывод хотел бы Плам Вудхаус осознать. Смерть могла потерять большую часть горечи в третий и четвертый раз, но в последнее свое воскрешение он был лишен даже возможности поесть, и его вера в лучшую природу человечества испытала разочарование.

— Если ты принимаешь меня за Дьявола или думаешь, что с ним знаюсь, я должен ответить словами, которые выше моего знания. Нет. Я хочу сказать, я так не думаю.

«Истина знает, что она имеет в виду».