Я убрал стрелу, очистил рану и перевязал плечо. И как раз собирался встать, когда увидел, что ее веки затрепетали и поднялись. Она легонько притянула меня к себе и приложила свои мягкие теплые губы к моему уху. И поведала мне наконец обо всем.
Капли дождя били по воде, точно пули. Луны не было. Я нашел его на самом берегу. Он сидел себе, не чувствуя ни сырости, ни холода, и не тяготясь одиночеством. Я сел рядом с ним в темноте.
Дождь был холодный и непрерывный. Я сказал:
— Она рассказала мне.
— Так я и думал.
— Она могла умереть.
— Знаю, — он вздохнул. — Раньше всякий раз бывало легче. Нам ничего не требовалось делать. Просто она говорила ему, что кто-то пытался утопить ее, столкнуть ее со скалы, пустил в нее стрелу. И ей не приходилось ничему такому неприятному подвергаться.
— Но на этот раз она попросила тебя по-настоящему ее ранить.
— Правда, — сказал он.
Она все объяснила мне там, в хижине, которую делила с По. Она знала, что он ей постоянно изменяет. И перепробовала все, чтобы остановить его. Ничто не действовало.
Вместе со своим другом Робертом она стряпала байки о том, как кто-то пытается ее убить. Она думала, что уж это-то должно подействовать. Эдгар начнет настолько беспокоиться за нее, что прекратит бегать по бабам. Несколько недель По был верен ей, но затем принялся за старое: выскальзывал наружу по ночам и спешил в лес на очередное свидание.
Именно тогда Арде пришла мысль, что ее должны ранить. Пусть Роберт стащит лук О’Брайена и стрелу — точно так же, как стащил одну стрелу раньше, чтобы показать Эдгару. Но на этот раз пусть ранит ее на самом деле. После такого события, разумеется, даже По не сможет больше изменять.
Но Роберт разозлился на нее однажды ночью, потому что понял, что она любит его не так, как своего По. Он написал Эдгару письмо, где сообщил о плане, который придумали они с Ардой. О’Брайен подсмотрел, как он пишет, и отнял у него письмо. Он замыслил шантажировать Арду. Либо она станет с ним спать, либо он передаст По письмо Роберта. Роберт был в ужасе. Он понимал, что ему не следовало писать такое письмо, понимал, что никогда по-настоящему не вручил бы его адресату.
Но теперь то, что письмо у О’Брайена, ничего не значило. Там, в хижине, Арда уже рассказала По обо всем.
— И он опять удерет от нее к кому-нибудь, да, мистер Хэммет?
— Ты имеешь в виду По?
— Угу.
— Боюсь, что да, Роберт.
— Не больно-то он мне нравится.
— Мне тоже.
— Вот только хотел бы я не так сильно ее любить.
— Когда-нибудь ты ее совсем разлюбишь.
— Вы имеете в виду, я смогу смотреть на нее так, чтобы у меня желудок не стягивался в узел?
— Ты сможешь смотреть на нее и поражаться, какого черта ты потратил столько времени на любовь к ней.
— А с вами такое когда-нибудь случалось?
— Много раз.
— Она жутко красивая.
— Жутко красивая, — согласился я.
— И ее стоит любить, потому что она не беспокоится, где тебя носит все время.
— Ну, полагаю, в пользу этого есть некоторые обстоятельства.
Он вздохнул.
— Может быть, я пока не готов перестать любить ее, мистер Хэммет.
— Странно от тебя такое слышать, Роберт.
— Может быть, однажды она еще увидит, каков По на самом деле.
— Вполне возможно, Роберт.
— И тогда, может быть, захочет пойти за меня замуж.
— Такая вероятность всегда сохраняется, Роберт.
Он долгое время хранил молчание, затем поглядел на меня и сказал:
— Вы разбираетесь в этом не лучше, чем я, а, мистер Хэммет?
Ну, уж здесь-то мне точно следовало расхохотаться. Я взъерошил ему волосы и произнес:
— Нет, черт меня возьми, Роберт, нет, черт возьми.
Джон Грегори Бетанкур
Веселые молодцы Мира Реки [21]
Мужчина во всем зеленом, как на театральной сцене, остановился у вершины каменистого утеса, одна рука его затеняла глаза от солнца.
Его длинные, до плеч, волосы цвета пшеницы слегка шевелились от бриза. Он держал тисовый лук, а колчан бамбуковых стрел висел через плечо. Солнце освещало его лицо, а за спиной темнел густой лес, и он выделялся на фоне деревьев, являя собой примечательную фигуру.
Внизу Река делала поворот, она казалась бесконечной серебристой лентой, насколько мог видеть глаз. На дальнем берегу, на расстоянии с полмили вверх по Реке, стоял город — скопление ветхих сорока или пятидесяти бревенчатых домов. От кирпичных труб поднимался дым, а мужчины и женщины, одетые в яркие наряды разных расцветок, передвигались между домами.
Он слышал, как низкий женский голос напевает мелодию, которую он не помнил, на языке, которого он не знал. Его молодцы должны были его предупредить, если бы там была какая-то опасность, но он все-таки не любил сюрпризов. Позже он поговорит об этом с Биллом или Туком.
Не спеша, он отнял правую руку от глаз. Единым движением резко повернулся, выхватил лук и поставил стрелу.
Это была полуобнаженная женщина с кожей цвета шоколада, и она несла связку бамбука. Она уронила бамбук в беспорядочную кучу, рот ее раскрылся от удивления и страха. Робин видел, что волосы у нее длинные и черные, а юбка сплетена из травы. Ее обнаженные груди были маленькие и загорелые.