Так лихие лейтенанты-разбойники безнаказанно «разгоняли» и красиво жили года полтора. Но однажды все кончилось. Ходили слухи, что «прокололись» на директоре крупного мехового магазина в Столешниковом. А тот ходил в секретных помощниках у лубянской «Конторы глубокого бурения». И после свалившегося как снег на голову «изъятия», естественно, «всплакнул в жилетку» куратору. Дальнейшее для чекистов не составило труда. Осложнения возникли лишь в конце операции, когда всех пятерых попытались разом взять прямо на «штаб-хате». Просто так сдаваться вчерашние «волкодавы» из армейской разведки не собирались. И при штурме отстреливались до последнего. В итоге из четырех только одного взяли живым, да и то тяжелораненым, не довезли до больницы. Пятый — самый отчаянный и тренированный — прямо через окно третьего этажа (то есть примерно с высоты 12–13 метров) выпрыгнул во внутренний двор. Под пулями он ушел от погони какими-то только одному ему известными ходами в сторону Бульварного кольца, чтобы навсегда исчезнуть на просторах нашей тогда особенно необъятной Родины….
И все же по-настоящему в бывшую «Аврору», ставшую в середине 1950-х «Будапештом», многих манили не байки о лихих уголовных «подвигах» послевоенной поры, в чем относительно приведенной выше истории лично я тогда сомневался, а совсем другое. Это было то же самое, зачем поклонники джаза рвались в «Метрополь». Поэтому самое главное для них начиналось тогда, когда на полукруглой эстраде начинал играть один из лучших в столице эстрадных оркестров. И в действие сразу же вступал легендарный Лаци Олах. В середине 1950-х этот виртуозный ударник в составе популярного чехословацкого джаз-оркестра приехал в СССР на гастроли. Но, страстно влюбившись в юную москвичку-пианистку, остался.
Конечно, большинство — опять же как в «Метрополе» или «Национале» — под эту неведомую, кажущуюся старшему поколению экзотичной музыку начинало танцевать. Но для рвущихся в «Будапешт» будущих отечественных джазменов выступления коллектива Лаци Олаха были настоящей академией. Причем более всего именно для барабанщиков.
Музыкальному образованию тех, кто играл на других инструментах, железный занавес был не так страшен. В конце концов, прорвавшись сквозь «глушилки» к музыкальной радиопрограмме «Голоса Америки», они могли учиться «на слух». Но тем, кто «работал» на ударных, надо было видеть приемы. И виртуоз Лаци Олах делился с ними тайнами своего мастерства столь же щедро, как со всеми остальными — настоящим джазом.
Этим, между прочим, «Будапешт» тоже не разочаровывал. Одно время с моей несколько повышенной стипендией я повадился туда ходить на дневные комплексные обеды. И как-то даже захватил с собой очередную подружку. Заказ — разумеется, без учета сока и вина — обошелся всего в одну «красненькую». За эти 10 советских рублей нам подали пряное ассорти из салями в зелени, незло обжигающий перцем суп и просторное блюдо наваристого, с густой подливой гуляша. Все, что нам принесли, — особенно сказочный гуляш, про который до этого я только читал у Ремарка, — оказалось таким вкусным, что мы дружно впали в эйфорию. Срочно дозаказанная пара бокалов превосходного токая «ассу» только усугубила наш совместный «улет». Из-за чего взаимное непонимание достигло такого апогея, что еще бы чуть-чуть — и мы наверняка вступили бы в брак.
Потом, в более зрелые годы я уже не был столь опрометчив. И в «Будапеште» все больше гулял на чужих свадьбах. А равно — смотринах, юбилеях и банкетах по случаю защиты очередной диссертации. Для таких камерных мероприятий в ресторане были приспособлены другие, так называемые «сепаратные залы» — «Белый», «Сегедский», «Балатон». Что касается прекрасных, но недолгих знакомств, то в «Будапеште» их было хорошо начинать и, не сильно затягивая, красиво заканчивать под крепкий кофе, фирменные торты и сладости.
Для моего гастрономического образования «факультатив» на Петровских линиях оказался отнюдь не бесполезен. Во всяком случае, после развода с первой женой и перед женитьбой на второй я уже постиг, что никто так хорошо не разбирается в свинине, как венгры. Что сладкое, густое, темное «ассу» делается из молодого, только что отжатого сусла и заизюмленных ягод. А «фурминт» — это тоже токайское вино, только еще более выдержанное и даже с некими признаками бессмертия.
И вообще, если есть настрой хорошенько покушать и тем восстановить сильно попранную в процессе непосредственного общения веру в человечество, лучше всего отправиться в «Будапешт».
Я еще не знал, что в преклонном возрасте, когда нужда в укреплении такого рода веры особенно остра, попасть в «Будапешт» станет невозможно.
Сегодня уже сложно припомнить точно, сколько раз в разгар семидесятых «Будапешт» — пусть не надолго, пусть лишь на вечер — предоставлял нашей спаянной многолетней дружбой компании и кров, и стол, и еще что-то, что по-настоящему начинаешь ценить, лишь навсегда потеряв.