Легенды о доне Хуане (Жуане). Дон Жуан на сцене

 Мы новых слов

 Ещё не создавали!

 Есть люди,

 Жаждущие для других

 Такой же неудачи, как у них.

 И вот одна такая,

 Лишь налгать бы,

 Писала и в строке и между строк,

 Что у Наташи есть уже и срок,

 Сокрыто обозначенный для свадьбы,

 Хотя Жуан в супружеском аспекте

 В то время не был

 Даже и в проекте.

 Когда Вадим

 Прочёл всё это, он

 Был в гордости своей так уязвлён,

 Что Нате дать отказ поторопился,

 Чтобы не он стал первой жертвой зла,

 Чтобы она покинутой слыла,

 Но без большой любви

 Женитьба вскачь

 Приносит только

 Бремя неудач.

 Теперь и сам,

 Попавший в бездорожье,

 Намеренно смешал он правду с ложью,

 Решив Наташу от семьи отбить.

 Какое суетливое уродство —

 Рядить себя в одежду благородства,

 Не лучше ль просто благородным быть!

 Что, трудно? А под ласковые речи

 Быть негодяем, —

 Разве ж это легче?

 В беду попасть не трудно,

 Все труды

 Лишь в том, чтоб с честью выйти из беды,

 Вадим же бросил всё своё старанье,

 Чтобы внушить, что был не виноват,

 Чем и принёс ей горестный разлад

 В жестоко потрясённое сознанье.

 Душа её в трагическом циклоне

 Металась в самой

 Безысходной зоне.

 Ей слово клятвы —

 Не словесный хлам,

 Она была хозяйкою словам,

 В них голос сердца был и голос крови.

 Её учил учитель и поэт,

 Что если слова нет, то жизни нет,

 Всё в этом мире держится на слове.

 Без слова, умирая и родясь,

 Утратят люди

 Всяческую связь.

 Глупей всего

 Ведут себя в осуде

 Добру недоучившиеся люди.

 Так и Наташа, чтоб в себе не пасть,

 Глядела на Вадима той Наташей,

 Как будто был он без вести пропавший

 И вот вернулся, взяв над нею власть.

 Иные скажут: “Цельная натура”.

 Натура — да,

 Но дура, дура, дура!

 Вадим ей лгал

 И стал за слово люб,

 А что бы его слово да на зуб,

 Коль своему хорошая хозяйка,

 Ядро в любом орешке ли найдёшь,

 Вот так и в слове пребывает ложь,

 Как за скорлупкой тухлая козявка.

 Тут даже белка преподаст урок

 Тем, что берёт орех

 Лишь годный впрок.

 Она ж решила,

 Ты, читатель, знай,

 С Вадимом улететь в Приморский край,

 Бродила с ним.

 — Тебе я верю, Вадик.

 — Ну, наконец-то! —

 Ночь была темна.

 — А всё же что-то страшно! — И она

 Хваталась крепче за его бушлатик.

 Не верь, не верь!

 Но на пути порока

 Красавицы не слушают пророков.

 На свой позор,

 Учи их, не учи,

 Они легко летят, как из пращи.

 Быть может, лишь одна из многих ста

 Способна отвратиться от гордыни,

 Зато ей, как библейской Магдалине,

 На этот случай подавай Христа.

 А нынче у безбожного поэта

 Такого всё же

 Нет авторитета.

 О, первая Любовь —

 Любовь любвей,

 Манящий призрак юности твоей,

 Неповторимый, памятный и милый.

 Пусть та любовь до гроба греет грудь,

 Пусть долго-долго светит, но не будь

 Ты осквернителем её могилы.

 О, первая Любовь!

 Любви и славь,

 В своей душе

 Ей памятник поставь.

 Забыл о ней —

 Беда неотвратима.

 Тем и страшна завистливость Вадима,

 Что мстительность вдруг овладела им,

 Когда узнал он, что его Наташа

 За мирового вышла персонажа,

 Что счастлива...

 Как?! Счастлива с другим?!

 И вот Вадим, когда-то друг-приятель,

 Пришел к Наташе

 Как гробокопатель.

 Сюжет бы мне

 По сердцу и уму,

 А то уже противно самому

 Описывать все эти шуры-муры,

 Которые особенно низки,

 Особенно постыдны и мерзки

 На общем фоне мировой культуры.

 В том нет любви,

 Нет мужества и чести,

 Кто женщину берёт

 Из чувства мести.

 Уже не той,

 Высокой и прямой,

 Пришла Наташа в эту ночь домой.

 Сначала мысль в сознанье копошилась,

 Что надо бы не подличать, не лгать,

 А напрямик Жуану всё сказать,

 Но почему-то сразу не решилась.

 Ей стало тяжко и в постели тесно,

 Ну, остальное

 Вам пока известно.

 Мужчине,

 Даже с вывертом блажным,

 Всего страшнее выглядеть смешным.

 Храня своё достоинство мужчины,

 Жуан свою жену искать не стал

 (Куда пойдёшь?), к тому же и не знал

 Её ухода истинной причины.

 Но тёща, как причина не скрывалась,

 Два дня “копая”,

 Всё же докопалась.

 Она в два дня

 Успешно провела

 Всю операцию под шифром “А”,

 Что означало — поиски Амура.

 Всех обходя Наташиных подруг,

 Сжимала Марфа Тимофевна круг

 Неумолимее, чем агент МУРа,

 Пока не повстречалась роковая

 Та кляузница

 Надька Луговая.

 Злодейка

 Из резерва старых дев

 Не выдержала Тимофевны гнев,

 К тому ж раскаяньем руководима,

 Что две любви пустила под откос,

 Теперь не пожалев ни слов, ни слёз,

 Всё рассказала Марфе про Вадима.

 У той из грозно дышащей груди

 Одно лишь слово вырвалось:

 — Веди!..

 На длинный путь,

 На сложные зигзаги

 Боюсь потратить лишней я бумаги.

 В издательствах над нею — ох да ах,

 Мол, держится достаток на привозе,

 Хоть экономят не на толстой прозе,

 А как всегда и всюду — на стихах.

 Пусть торжествует принцип эконома:

 Они пришли,

 Они уже у дома.

 Среди таких же,

 Найденный  с трудом,

 То был обычный поселковый дом,

 С обычной деревянной голубятней.

 Тут Надька, осторожная, как зверь,

 Кивнула указующе на дверь:

 — Они вот здесь! —

 И сразу на попятный.

 Послушав, как воркуют сизари,

 Метнулась Тимофевна

 Ко двери.

 Она в те двери

 Ворвалась без стука,

 И первым словом было слово “сука!”,

 — А ты щенок!.. —

 Раздался треск, и вот

 В одних трусах в сопровожденье шума

 Вадим из дома, словно как из трюма,

 Вдруг выскочил и полетел за борт,

 Вослед — бушлат,

 Два грохнувших ботинка,

 Тельняшка, брюки клёш

 И бескозырка.

 Ища одежду,

 — Чёрт её принёс! —

 Серчал обескураженный матрос,

 Себя отдавший слишком бурным водам.

 — Ну, ведьма, ведьма! — повторял со зла,

 Поскольку ведал, как она грозна,