Легенды о Христе

Воин вздрогнул. Он вдруг вспомнил о пчелах, которым помогал когда-то ребенок; ему пришло в голову, что одна из этих пчел помогла мальчику скрыться с праздника Ирода.

Эта мысль поразила его. Он опустил меч, выпрямился и стал прислушиваться к пчеле.

Но вот жужжание насекомого затихло. Продолжая стоять неподвижно, воин вдыхал сильный сладкий аромат, струившийся из лилии, которую он держал в руке. Запах напоминал ему о лилиях, которые мальчик спасал от дождя, и о том, как сноп их скрыл ребенка от его взоров и помог крошке спастись через городские ворота.

Он все больше задумывался и вложил меч обратно в ножны.

«Пчелы и лилии благодарили его за его благодеяния», – пробормотал он про себя.

Он припомнил, что и ему ребенок однажды оказал благодеяние, и густая краска залила его лицо. «Разве может римский легионер забыть оказанную ему услугу?»

Недолго боролся он с собой. Он подумал об Ироде и о собственном своем желании уничтожить юного владыку мира – и решил в душе: «Мне не следует убивать этого ребенка, который спас мне жизнь».

И он наклонился и положил свой меч возле ребенка, чтобы беглецы, проснувшись, узнали, какой опасности они избегли.

В это время ребенок проснулся и глядел на него своими прекрасными очами, сиявшими, как звезды. И легионер преклонил пред ним колени.

– Владыка, Ты – Всемогущий, – сказал он, – Ты – Победитель, Ты – Тот, которого любят боги, Ты – Тот, который может спокойно наступать на скорпионов и змей.

Он поцеловал ножку ребенка и тихо вышел из пещеры; мальчик же продолжал лежать и глядеть ему вслед большими удивленными детскими глазками.

Бегство в Египет

Далеко-далеко, в одной из пустынь восточных стран, росла с незапамятных времен пальма.

Она была стара и невероятно высока. Все проходившие через пустыню невольно останавливались и любовались ею, потому что она была гораздо выше остальных пальм, и даже можно было сказать, что она выше обелисков и пирамид.

И вот однажды, когда эта пальма одиноко стояла и созерцала пустыню, она заметила нечто до того удивительное, что могучая вершина ее закачалась от изумления.

Там, в конце пустыни, шли два одиноких путника. Они были на таком далеком расстоянии, откуда верблюды кажутся не больше муравья, но все-таки это, несомненно, были два человека.

Эти чужестранцы – пальма хорошо знала всех постоянных путников пустыни – были мужчина и женщина, с ними не было ни проводников, ни вьючных животных, ни палаток, ни бурдюков с водой.

«Они пришли сюда, вероятно, чтобы умереть», – подумала пальма. И быстро осмотрелась кругом.

«Удивительно, – продолжала она, – что львы еще не вышли на охоту, завидя добычу. Насколько я вижу, ни один из них даже не пошевельнулся. Я не вижу и разбойников. Но они, вероятно, еще появятся».

«Им грозят семь видов смерти, – думала она дальше. – Их пожрут львы, ужалят насмерть змеи, их иссушит жажда, погребут пески, на них нападут разбойники, их сожжет солнцем, они погибнут от страха».

И она старалась думать о чем-нибудь другом. Судьба этих людей беспокоила ее.

Но куда ни обращала она свой взор, она видела только то, что было знакомо ей уже тысячи лет.

Ничто не приковывало к себе ее внимания.

И мысли ее снова возвращались к двум путникам.

– Клянусь засухой и бурей! – сказала пальма, призывая в свидетели опаснейших врагов жизни. – Что это несет на руках женщина? Мне кажется, эти безумцы несут с собой и ребенка.

Пальма, которая, как и все старцы, была дальнозорка, не ошиблась.

Женщина несла на руках ребенка, который спал, положив головку ей на плечо.

– Дитя почти голенькое, – продолжала пальма. – Я вижу, как мать прикрыла его своим плащом. Она второпях схватила его с постельки и отправилась в путь. Теперь я понимаю: это беглецы. Но все-таки они безумцы. Если их не охраняют ангелы, лучше было бы им все претерпеть от врагов, чем отправляться в пустыню.

Я представляю себе, как все это произошло. Муж стоял за работой, ребенок спал в колыбели, а жена вышла за водой. Едва успела она отойти на несколько шагов от двери, как увидала приближавшихся врагов. Она бросилась назад, схватила ребенка, позвала мужа, и они побежали! Целый день провели они в пути, не останавливаясь ни на минуту.

Да, вот как все это произошло.

Но повторяю: если их не охраняют ангелы…

Они так напуганы, что не чувствуют ни усталости, ни других страданий, но я вижу жажду, горящую в их глазах. Мне ли не знать лица человека, страдающего от жажды?

И когда пальма подумала про жажду, судорожная дрожь пробежала по ее высокому стволу, а бесчисленные перышки ее длинных листьев съежились, как от дыхания огня.

– Если бы я была человеком, – говорила она, – я никогда не отважилась бы отправиться в пустыню. Надо быть безумцем, чтобы отважиться идти сюда, не имея корней, простирающихся до неиссякающих родников. Здесь опасно и для пальм. Даже и для такой пальмы, как я!