Легенды о любви и дружбе

Гектор. Знаешь, как бывает, когда обнаружишь, что твой друг лжец. Все, что он говорит, звучит ложью, даже если это правда... Это, может быть, странно, но война олицетворяла для меня добро, великодушие, презрение к подлости. Я думал, что обязан ей и своим пылом, и своей любовью к жизни и к тебе. И до этой последней войны я каждого врага любил...

Андромаха. Ты только что сказал: когда убиваешь, то любишь.

Гектор. И можешь себе представить, как все звуки войны соединились в моих ушах в одну гамму благородства — ночной галоп лошадей, бряцание сабель и котелков, когда полк гоплитов в полном снаряжении проходит мимо вашей палатки, задевая ее; соколиный крик над настороженным войском. И звучание войны было для меня таким четким, изумительно ясным.

Андромаха. А на этот раз война прозвучала фальшиво?

Гектор. Но почему бы? Может быть, я старею? Или, может быть, это просто профессиональная усталость, которая иногда охватывает даже столяра у верстака. В одно прекрасное утро она охватила и меня, когда я, нагнувшись над противником, моим сверстником, собирался прикончить его. Раньше все те, над кем я заносил меч, чтобы убить, казались мне полной моей противоположностью. Теперь я преклоняю свои колени перед собственным отражением. Собираясь лишить жизни другого, я как бы совершаю самоубийство. Я не знаю, как поступает столяр в таких случаях: бросает он свой рубанок и свою политуру или продолжает... Я продолжал. Но с той минуты для меня исчезло полное совершенства звучание войны. Удар копья, скользнувшего о мой щит, падение тел убитых, а позже разрушение дворцов — все это стало поражать меня фальшью. Война увидела, что я разгадал ее, и уже перестала стесняться... Крики умирающих звучали в моих ушах фальшью... Вот к чему я пришел...

Андромаха. А для других война продолжала звучать, как прежде?

Гектор. Другие — как и я. Армия, которую я привел с собой, ненавидит войну.

Андромаха. У этой армии плохой слух.

Гектор. Нет. Ты не можешь себе представить, как вдруг, час тому назад, при виде Трои все прозвучало для нее чисто и правильно. Не было воина, который не остановился бы, охваченный грустью. И это чувство было до того сильно, что мы долго не осмеливались войти строем в ворота и отдельными группами рассеялись у крепостных стен. Вот единственная задача, достойная настоящей армии,— устроить мирную осаду своему городу, широко открывшему для нее ворота.

Андромаха. И ты не понял, что это-то и было худшей ложью. Война в самой Трое, Гектор. Она встретила вас у ворот. Тревога, а не любовь меня, смятенную, влечет к тебе.

Гектор. О чем ты говоришь?

Андромаха. Разве ты не знаешь, что Парис похитил Елену?

Гектор. Мне только что сказали об этом... Ну и что же?

Андромаха. Что греки требуют ее возвращения? Что их гонец прибывает сегодня? И что если ее не вернут — будет война?

Гектор. А почему ее не вернуть? Я сам это сделаю.

Андромаха. Парис никогда не согласится.

Гектор. Парис моментально уступит мне. Кассандра его сейчас приведет.

Андромаха. Он не может уступить. Его слава, как вы это называете, обязывает его не уступать... А может быть, как он говорит, и его любовь.

Гектор. Посмотрим! Беги к Приаму, спроси у него, не может ли он выслушать меня сейчас же. Сама успокойся. Все те троянцы, которые уже воевали и которые могут еще воевать, не хотят войны.

Андромаха. Остается еще много других. (Уходит.)

СЦЁНА ШЕСТАЯ

Гекуба, Андромаха, Кассандра, Гектор, Парис, Демокос, Маленькая Поликсена, Геометр.

Приам. Ты что-то сказал...

Гектор. Я сказал, отец, что мы должны поспешить закрыть ворота войны, запереть их на засовы, на замки, чтобы ни одна мушка не могла проникнуть через них.

Приам. А мне показалось, ты что-то сказал покороче.

Демокос. Он сказал, что ему нет дела до Елены.

Приам. Наклонись...

Гектор повинуется.

Ты ее видишь?

Гекуба. Конечно, он ее видит. Я спрашиваю, есть ли хоть один человек, который не смог бы ее увидеть? Она шествует по всему городу.

Демокос. Это шествие красоты.

Приам. Ты ее видишь?

Гектор. Да... И что?

Демокос. Приам спрашивает, что ты видишь!

Гектор. Я вижу молодую женщину, которая завязывает сандалию.

Кассандра. Она делает это не спеша.

Парис. Я увез ее голой, без всякой одежды. Это твои сандалии. Они ей немного велики.

Кассандра. Маленьким женщинам все велико.

Гектор. Я вижу прелестные бедра.

Гекуба. Он видит то, что вы все видите.

Приам. Мое бедное дитя!

Гектор. Что?

Демокос. Приам тебе сказал: «бедное дитя».

Приам. Не знал я, что троянская молодежь дошла до этого.

Гектор. До чего?

Приам. До невидения красоты.

Демокос. А поэтому и любви. Иначе говоря, мы дошли до реализма! Мы, поэты, называем это реализмом.

Гектор. А троянские старики понимают и красоту и любовь?

Гекуба. Это в порядке вещей. Любовь понимают совсем не те, кто любит и кто красив.

Гектор. Любовь, обычное явление. Я не намекаю на Елену, но красоту встречаешь на каждом углу.

Приам., Гектор, не криви душой. Разве с тобой не случалось, что, взглянув на женщину, ты вдруг почувствуешь, что она совсем не такая, какой кажется, что она блестящее олицетворение мысли и чувства.

Демокос. Так рубин олицетворяет кровь.