Легенды о старинных замках Бретани

— Благодарю вас! — сказал печально гугенот. — Я должен ехать разыскивать мою несчастную дочь, я не могу оставаться в неизвестности. Не знаете ли вы какого-нибудь корабля, который выходил бы сегодня в Голландию?

— Что вы, сударь! Какая христианская душа выйдет на крещенскую ночь в море? Теперь там разгуливает один только Черный капитан на своем Летучем корабле.

— Ну, а завтра?

— Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю: январские бури не для нас поют свою отходную.

Молча встал старый гугенот, не поверив шкиперу, и пошел в Порт-Бланк. До ночи ходил он по берегу из харчевни в харчевню, где обыкновенно собираются моряки поболтать и попить сидра. Везде спрашивал он, не намеревается ли кто-нибудь выйти в море, и везде, смеясь, отсылали его к Черному капитану на его Летучий корабль.

Поздно вечером возвращался Кермакер в свой замок и на берегу почти у самого дома увидал человека, расхаживавшего взад и вперед по дюнам; у берега стояла лодка, а вдали, за рифами, виднелся корабль. Ночь была лунная и очень светлая.

— Ты с корабля? — спросил гугенот этого человека.

— С корабля.

— Куда идете?

— В Голландию.

— Когда?

— Через час.

— Можешь ли взять меня? Я щедро заплачу за проезд!

— Поедем!

— Но я должен зайти домой, — собраться: путь далекий!

— Хорошо; только не опоздай.

Поспешил Кермакер домой, разбудил спавшую уже служанку, объяснил ей, в чем дело, и, наскоро собрав необходимые вещи, пошел вместе с нею на берег.

Человек с лодкой все еще ждал его.

Долго стояла старуха на берегу, следя за лодкой, уносившей ее господина, и дивясь шкиперу, который остановился с кораблем у самых рифов. Наконец, в чистом ночном воздухе донеслись до нее оклик «подавай!» и звон цепи. Она вздохнула и пошла домой, но на пороге дома она еще раз оглянулась на море, и показалось ей, что корабль как-то странно расправил паруса, поднялся к небу и исчез в облаках…

Не вернулся больше гугенот в свой замок, и никогда никто не слыхал о нем.

— Унесся жестокий отец на Летучем корабле! — говорили с полной уверенностью окрестные жители.

Недели через две после исчезновения гугенота вернулся на родину в Пенвенан один матрос. Судно, на котором служил он, погибло у берегов Голландии в ночь на св. Екатерину, и почти никто не спасся из бывших на нем. Он говорил, что вся беда произошла оттого, что в Дюнкирхене на их палубу была принята проклятая отцом Мария и ее муж:

— Бедные люди натерпелись столько бед на сухом пути от разбойников и от всякого бродячего люда, что решились уж лучше снова ввериться морю. Не хотелось мне выдавать земляков, а потому ничего не сказал я капитану, да что же хорошего? Лежат они теперь на дне морском, а вместе с ними и многие другие! Проклятому отцом человеку все равно уж не жить на свете, а другие-то за что пострадали?

Старая служанка не захотела оставаться в Кермакерском замке, и его заколотили наглухо. Долго стоял он пустой и заколоченный, и пески беспрепятственно заносили его. Только и заглядывали в него, что контрабандисты да разбойники, — привольное было это для них убежище! Каждый же добрый человек готов был сделать большой крюк, лишь бы не проходить мимо замка. Ну, а надсмотрщики-то ведь тоже люди, — охота же и им была ходить в ту сторону!

Так и оставался он необитаемым, и дурная слава о нем росла да росла.

Лет сто тому назад сельская община решила наконец взять в свои руки эти пришедшие в полный упадок строения, и вскоре были они проданы какому-то художнику. Тот не успел еще оглядеться в них, как началась революция, и дом не подвергся разрушению лишь только потому, что и так давно уже представлял собою именно то, к чему стремились разрушители, — т. е. груду развалин.

После революции купил замок какой-то негоциант, но скоро разорился; потом устроили в нем школу, которая сгорела, так что под конец, лет шестьдесят тому назад, купил его за бесценок местный старожил, нажившийся, говорят, контрабандой, но балагур и общий любимец, Жозон Брианд. Некоторые соседи смеялись над его желанием зажить барином, другие жалели его: «Вон, человек спятил с ума и лезет в драку с чертом!» — говорили они.

Но он расхаживал себе в ярко-пестром жилете и приглашал всех на новоселье.

Жена Жозона была простая, скромная женщина, и не по вкусу были ей эти высокие покои с узенькими окнами и остатками каких-то «рож» на стенах, — так величала она стенную живопись. Единственная дочь их, Мария, была замужем за шкипером коммерческого корабля, и муж ее, возвращавшийся только на зимние месяцы, занимал исключительно все ее помыслы. В его отсутствие целые дни проводила она в своей комнате за Библией и Евангелием.

— Нехорошо так любить мужа! — ворчал иногда отец. — Вспомни пословицу: слишком много никуда не годится.

— Ну что же? — отвечала она. — Не будет любви, не будет и жизни.