Легенды Освоенного Космоса. Мир-Кольцо

Мне отчаянно хотелось жить, но к осознанию подлинного положения дел я пришел раньше, чем Сэмми. Тот упорно не понимал — или не желал понять, что мне крышка. В конце концов пришлось прекратить передачу посланий — не потому, что я их исчерпал, а потому, что они сводили Сэмми с ума.

Я перестал отвечать на вызовы и долго стоял рядом с Джеромом, собираясь с духом для того, что мне предстояло сделать. И вдруг ко мне пришла надежда.

В Неваде в камерах с жидким азотом находится полмиллиона замороженных людей. Они ждут того дня, когда врачи научатся лечить те болезни, которые их убивали. Если бы эти мужчины и женщины не решились на замораживание, они были бы уже мертвы.

Я тоже скоро умру, если не…

В полном вакууме человек может прожить не так уж мало — пожалуй, пару-другую секунд. Если постараться, за это время можно успеть скинуть скафандр. И тогда черная ночь Плутона высосет тепло из моего тела. При температуре в пятьдесят градусов выше абсолютного нуля я буду стоять замороженный хоть целую вечность, ожидая второго пришествия — врачей или господа Бога…

…Солнце сверкнуло…

Нигде не видно той гигантской амебы, с которой я познакомился вчера. Как ни странно, искренне хочется верить, что она успела спрятаться.

Скафандр лежит рядом со мной на льду. Как только я его скинул, то успел принять эту героическую позу — герой на вершине черной скалы, неотрывно смотрящий на горизонт. Лицом к востоку, молодой человек! Правда, я слегка спутал направление, но меня извиняет то, что пар от дыхания заслонял тогда весь мир, к тому же я слегка торопился. И все же стоило бы повернуть голову чуть левее… Интересно, прольет ли Джинни две-три слезинки, когда Сэмми расскажет ей обо мне? Жаль, что она не может меня сейчас увидеть…

Сейчас Сэм, должно быть, уже подлетает к Земле.

Звезды медленно выплывают из-за горных вершин, и снова волнистая равнина, посадочная ступень, Джером и я погружаемся в черное небо.

Мой труп будет самым промерзшим за всю историю человечества. Даже тех мертвецов в Неваде хранят всего лишь при температуре жидкого азота. Боже, как они могут надеяться выжить при подобной жарище? Просто адское пекло по сравнению с ночами на Плутоне, когда все пятьдесят градусов дневного тепла рассеиваются в пространстве.

Каждое утро солнечные лучи поднимают температуру и выключают меня, словно машину. Но ночной холод превращает сеть моих нервов в сверхпроводник. По сети текут токи, текут мысли, текут ощущения. Правда, их движение медленно, безумно медленно, но тут уж ничего не поделаешь. Стопятидесятитрехчасовые сутки Плутона сжимаются для меня в какие-нибудь пятнадцать минут… И это здорово.

Потому что при подобном темпе я, пожалуй, и впрямь дождусь.

Может, Сэмми уже на Земле? И они уже выслали спасательную экспедицию?

Поживем — увидим. Куда мне торопиться?

Хорошо, что у меня нет эмоций. Но кое-что я все же ощущаю: тяжесть той амебы, боль в ушах, давление, приложенное к каждому квадратному миллиметру моего тела. Внутри меня заморожено напряжение, и мои нервы непрестанно говорят мне об этом. Я ощущаю скользящий по моим губам ветер, похожий на легкий сигаретный дымок.

Забавно будет, если я все-таки дождусь!

А вдруг они меня не найдут? Ерунда, Плутон — небольшая планета. К тому же рядом со мной гордо торчит посадочная ступень — в более величественной позе, чем моя. Правда, ступень сильно припорошило инеем, и сверху ее нелегко будет разглядеть. Я могу проторчать здесь вечность, пока они не отыщут мой корабль среди бесконечной равнины. Неужели меня это волнует? Неужели меня еще что-то способно взволновать?

Какие эмоции могут быть у куска льда?

Снова солнце…

…И снова выплывают на небо звёзды. Теплится ли в Джероме такая же полужизнь, как во мне? Я хочу смахнуть иней с его открытых глаз!

Хоть бы эта милая амеба вернулась…

Проклятье!

Как здесь холодно и одиноко.

Глаз осьминога [5]

Это был колодец. Среди песчано-унылого однообразия он притягивал взгляд, казался неким богохульством в ядовитой дикости Марса. Генри Бердсан и Кристофер Луден склонились над шероховатым краем, меряя взглядом чернильную мглу.

Их марсоход замер неподалеку, утопая широкими колесами в песке. Мелкий, похожий на тальк, он свой розовый цвет позаимствовал у неба. А небо — цвета крови — больше всего напоминало пылающий канзасский закат, но крошечное солнце все еще находилось в зените.

Сложенный из узких каменных блоков высотой и толщиной примерно в фут, колодец возвышался на четыре фута над песком — круглый, ярда в три в поперечнике. Удивительный камень, из которого вытесали его блоки, был странно-прозрачным, наполненным голубоватым внутренним светом.

— Похоже на человеческое изделие! — Генри не скрывал своего изумления.

Крис понял, что он имеет в виду.

— Естественно. Колодец — это так просто, скажем, как рычаг или колесо. Невозможно внести в их конструкцию много изменений. А что ты думаешь по поводу блоков?

— Странная форма. Но и такие мог сделать человек.

— Дыша окисью азота, глотая красную дымящуюся азотную кислоту? И все же, Гарри! Мы обнаружили разумную жизнь. Надо сообщить на орбиту Эби.