Я провел пальцами по коже, обнажившейся под туникой. Мягкая, теплая, своя… На мне есть более двух десятков татуировок и сейчас их рисунки, эзотерические и художественные, все вещают мне о незавидной доле. Мне не надо их видеть – я знаю каждую из них. Дух Добра с крыльями всегда грустно взирает на меня с предплечья. Масляный фонарь в лепестках и ягодах под кровом меланхолического города, уныло разбрасывает свои лучи вширь. Оголенный череп в розах сардонически смеется. Спрут, ниспускающий свои щупальца на мой собственный портрет с Квилем Лофирндвалем на заднем фоне, хмурит желтые зрачки. Синий глаз, соцветие колхикума, корабль на плече, лоза винограда, нетопырь с костями в лапах, горящая свеча, песочные часы, цепи, кристаллы, книги, символы с именами покойников, руны, клевер, все они и за ними другие говорят мне: ты прошел долгий путь, ты достиг многого, однако, чтобы мы не истерлись в земле, ты должен найти способ одолеть Дроторогора. Мои татуировки не похожи на те, что носит на себе Серэнити (у Великого инквизитора россыпь синих линий – отметины Хрипохора), но они мои и делают меня мной.
Я поглядел на светлый затылок Серэнити. Моя подруга медитировала. Даже скача на крупе Юнивайна, она была способна абстрагироваться и придаться собственному самопознанию. Я так не умел. О чем она думает? О Соединённом Королевстве? О Констанции Демей? О Элизабет Темной? Об Ордене Инквизиции? Живой Воде? О вчерашней битве? О том, что было после нее? Не дано узнать мне это. Серэнити – загадка для меня. И почему-то, мне захотелось, чтобы завеса приоткрылась. Прямо сейчас.
– Юнивайн, тпру!
Призрачный конь сбавил галоп, а затем остановился. Раскинутые валуны и дорога, уходящая вверх к холму, буераки и редкие осины – таков антураж нашей стоянки. Великий инквизитор соскочила с седла и потянулась.
– Предположительно, три часа дня. Ты как считаешь, Шаттибраль?
– Около того.
– Я узнаю эти места. Подразумеваю, что Королевский Тракт в двадцати милях севернее. Ещё час- другой и мы въедем в Шальх.
– Где–то неподалеку нас привечал Ральфи. Помнишь?
– Как забыть, – странно улыбнулась Серэнити, садясь на кочку. – Мой лоб должен был обзавестись красным пятном от столешницы. Как же я тогда желала отправить тебя и Эмилию на суд к Всеотцу. И особенно Грешема.
– Ты бы и сегодня предала его огню. Я прав?
– Разумеется, – кивнула великий инквизитор. – Вампиры – это нечисть, и каким бы Грешем не был, его место на поленьях.
– Врешь?
Серэнити посмотрела на меня долгим взглядом алебастровых глаз.
– А тебе то что?
– Ты не умеешь лгать, – ответил я не отводя взора. – Мы все дороги тебе. Я, Эмилия, Дурнбад и Грешем в частности.
– Зачем ты опять заводишь эту беседу?
– Потому что я люблю тебя.
– Ты головой ударился, Шаттибраль?
– Нет, совсем нет, – улыбнулся я, садясь возле Серэнити. – Я так думаю, что мы единственные, кто есть у тебя.
– Не вы одни.
– А кто еще? – заинтригованно спросил я. – Помимо Ураха, разумеется.
– У меня есть… друг.
– У тебя? И кто он?
Серэнити нахмурилась. Я видел, как она устала раскачиваться в седле Юнивайна и думать о насущном. Мои вопросы слегка отодвинули её мысли от Соединённого Королевства.
– Он… Его зовут Роберт…
– Дальше, – подстегнул я.
Серэнити подобрала опавшую веточку и прочертила ей овал под сапожками. Юнивайн тем временем поскакал по поляне, вернулся ко мне и втиснулся в Кампри.
– Почему ты допытываешься? Мне не это нравится.
– Госпожа Великий инквизитор Иль Градо и примас Барства Света, я намерен узнать Вас чуть больше, чем такие скудные слова, как «доброй ночи» и «поднимайся, несносный Шаттибраль, пора в путь».
– Роберт хлебопек.
– Хлебопек?
– Да, я познакомилась с ним на Толкучке. Стояла осень, и он тоже «стоял» – с температурой и жаром и продавал пирожки. Я сняла с него лихорадку…
Я был заинтригован. Во–первых, Серэнити так открыто говорила крайне редко, во–вторых Роберт… Хлебопек? Серьезно? Неужели он запал Великому инквизитору в сердце? Верхушка Братства Света дает обед: не жениться и не заводить детей. Их долг – нести знамя Всеотца, а тут…
– Он тебе небезразличен?
Серэнити потупила взгляд. За ней такое водилось так сказать совсем уж ечасто! О–хо–хо!
– Нет. Я ни к кому не испытываю симпатии, Шаттибраль. Урах – мой ориентир. Давай закончим разговор об этом.
– Чуть позже, – отозвался я, осознавая, что ступаю на опасную тропинку.
Серэнити обладала крутым нравом, и нарваться на грубость от неё не составляло труда.
– Сколько ему лет?
– Двадцать восемь.
– А тебе?
Серэнити отбросила веточку.
– Ты решил праздно поковыряться во мне? Не выйдет.
– От двадцати пяти до пятидесяти?
Лицо Серэнити я бы оценил в двадцать два года. Кожа молочно–белая, молодая. Без намека на морщины, но Свет Ураха и Его Магия хранит тех, к кому Он расположен.
– Мне тридцать один, Шаттибраль.
– И ты влюбилась в Роберта?
Удар, что я получил в скулу, отозвался в моей макушке калейдоскопом завихрений и вертепов. Я опал на траву и тихонечко заскулил. Меня выдернули на корягу обратно…
– Прости, я не хотела…
– Но пришлось?
– Да. Не сдержалась.
– Твой Роберт. Он знает о твоих чувствах?