Легенды старого Киева

Одно время неподалеку от фонтана даже существовал шинок, прозванный киевлянами "Петушиная жажда". По воспоминаниям старожилов, у входа в это заведение разгуливал петух, привязанный за лапу к двери. Естественно, каждый посетитель, открывая дверь, беспокоил его, и недовольный символ заведения поднимал крик, возвещая о появлении очередного клиента.

В "Петушиной жажде" отмечали свой выход на волю уголовники, а чумаки обмывали успешное "облегчение возов", то есть сбыт соли и сушеной рыбы.

Нередко между посетителями возникали ссоры и драки. Добропорядочные киевляне жаловались на это в полицию.

Но квартальный надзиратель неизменно философски отвечал:

— А чё с них взять, кудлаков шибенных? Може, их горячка скоро свалит, а може, "червоный пивень" потопче…

В те времена "червоным ливнем", или "красным петухом", называли пожар. То ли квартальный надзиратель имел какую-то информацию о судьбе неблагополучного заведения, то ли он был прозорливым человеком.

"Петушиная жажда" и в самом деле просуществовала недолго. От скорого пожара шинок сгорел дотла и восстановлению не подлежал. Завсегдатаи особо не пострадали. Все успели выскочить на улицу и дружно пытались тушить огонь.

— И вода от "золотого хлопца" не помогла "Петушиной жажде", — с грустью констатировали они, глядя на пепелище родного заведения.

Два богатыря

"Сострадалец" у фонтана

В июне 1829 года в сопровождении многочисленной свиты в Киев прибыл император Николай I. Визит коронованной особы скрупулезно освещался в хронике того времени: "…Прежде всего Государь посетил Печерскую обитель, где встречен был у Святых Врат в полном облачении митрополитом Евгением Болховитновым, викарием его, архиреем Кириллом Куницким с лаврскою братиею, вместе с военными и гражданскими чиновниками, при великом стечении народа.

Поклоняясь Печерской Святыне, Государь остановился в доме генерал-губернатора на Клове, в Липках, пред окнами коего устроена была иллюминация с транспарантным вензелем Его Величества. <…>

На другой день, 24 числа, в 9 часов утра, представлялись Императору генералы и полковые командиры, также гражданские чиновники, дворянство и Киевский войт с гражданами и купечеством, которые, при этом случае, поднесли хлеб-соль".

В одну из своих поездок по городу Николай I заметил изваяние Самсона и приказал остановить карету. Внимание императора привлек странный человек атлетического сложения. Сидел он прямо на мостовой у фонтана. Саженные плечи его вздрагивали, а огромная ладонь прикрывала глаза.

— Кто сей современный богатырь, страдающий подле библейского богатыря? — поинтересовался государь у киевского генерал-губернатора.

Тот не решился сказать императору правду.

— Этот человек не совсем здоров… — начал выкручиваться генерал-губернатор. — Судьба ветхозаветного Самсона так тронула сердце этого человека, что, наведываясь к его изваянию, он не может сдержать слез.

— Какое тонкое, возвышенное и болезненное сочувствие… — растрогался государь. — Может, этот сострадалец нуждается в помощи?

— Ваше величество, обещаю: сегодня же я лично выясню, в чем его нужда, — поспешно заверил генерал-губернатор и едва скрыл вздох облегчения, когда царь велел ехать дальше.

Но мысли его были о другом: "Каналью-квартального за недосмотр — под розги! Велено им было в гражданском одеянии надзирать за порядком, а они рты поразевали и допустили к фонтану непотребную личность… Ну а самого "возвышенного сострадальца" — побыстрее в кандалы и упрятать в острог".

Разбойник Самота

Не нашел в себе смелости генерал-губернатор испортить настроение императору, сообщив, кем был на самом деле человек, столь "близко принимающий к сердцу" судьбу ветхозаветного Самсона.

Много лет не удавалось "поймать на горячем" и доказать вину "кровожадного зверя" черниговских лесов, истинное наказание ночных дорог, предводителя шайки разбойников по прозвищу Самота. В переводе с украинского это слово означает "уединение", "одиночество". Прозвище весьма подходило лесному разбойнику.

Он не любил шумных сборищ и, совершив преступление, покидал товарищей. Куда скрывался атаман, где пропадал какое-то время, даже его подручные не знали. О своем логове Самота никому не рассказывал. Может, такая скрытность и спасала его долгие годы от кандалов и каторги.

Казалось бы, по всей киевщине и Черниговщине любой — от архиерея до последнего бродяги, от простого казака до губернатора — знал о кровавых похождениях Само-ты. К тому же с его огромным ростом ему трудно было затеряться в городах, местечках и деревнях.

Что и говорить, миловала атамана госпожа удача. Сколько раз он, словно в насмешку над законом и властями, по своей воле заходил к полицмейстеру и, как ни в чем не бывало, выходил обратно. Немало его дружков полегли от казачьих сабель, от полицейских пуль, сгинули в тюрьме или на каторге, а Самота оставался живым и невредимым.