Легенды таинственного Петербурга

Детство ее прошло в патриархальной семье небогатых провинциальных дворян. Их жизненный уклад немногим отличался от крестьянского быта. Мать Ани была женщиной очень религиозной и набожной, рано оставшись без мужа, она воспитывала дочь в строгости, «была мне и матерью, и отцом», – писала Лабзина в своих воспоминаниях. Когда девочке было 13 лет, мать смертельно заболела и решила выдать дочку замуж за своего дальнего родственника Н. Карамышева. Это был интересный человек, подлинный сын своей эпохи. Он с отличием окончил Московский университет, получил пансион на обучение естественным наукам в университете Упсалы (Швеция), тогда одном из лучших в Старом Свете. Там читал лекции Карл Линней, послушать которого мечтали все ученые Европы. Карамышев и там был на хорошем счету, он вернулся в Петербург блестящим молодым ученым с прекрасными перспективами. На Ане он женился исключительно из чувства долга: он учился в Москве на средства ее отца.

В своем петербургском доме Карамышев сразу же принялся перевоспитывать юную жену «по своему образу и подобию». Дома он держал «любимую племянницу», которая ночевала в супружеской спальне, уверял Анну, что ей необходим любовник и сам (!) нашел его. Он смеялся над ее религиозными чувствами, вел долгие беседы, где доказывал, что никакого Бога нет и быть не может, что миром правит разум, а разум говорит, что всякие запреты нелепы и что умный человек может позволять себе все что хочет. Судя по всему, это было такое ходячее воплощение самого вульгарного «материализма» и доведенного до абсурда «вольтерьянства». Анна не любила и не уважала своего мужа, и когда он умер, вздохнула с облегчением. Сама она пишет так: «Перекрестилась я да и сказала: прости, Господи, прегрешение мое, все лучше вдовья доля, чем так жить». Анна Евдокимовна решила было доживать свой век вдовой и даже подумывала об уходе в монастырь, но тут ей встретился Лабзин, и жизнь ее вновь обрела смысл: «Я раньше и не знала, что можно в таком уважении жить».

Детей у Анны Евдокимовны не было ни в одном браке, и они с мужем решили взять на воспитание двух сирот. Приемные дети обожали своих новых родителей, в доме Лабзиных всегда звучал детский смех, там царили радость и счастье. Александр Федорович не только обожал свою супругу, но и уважал ее. Она помогала ему вести журналы лож, разбирала рукописи, составляла архивы. Анна Евдокимовна относилась к своим масонским обязанностям с исключительным усердием, а мистические поиски Лабзина вызывали у нее благоговение. «Супругу моему, – писала она, – даровано было от Господа самого Бога и ангелов Его лицом к лицу зреть». Многие ли жены могли так сказать о своих мужьях?!

Статус Великого Мастера обязывал Лабзина поддерживать контакт с другими масонскими ложами Петербурга. Его не раз приглашали присоединиться к ним, но он неизменно отвечал отказом. Вот два показательных примера. Лабзин бывал на собраниях ложи «Соединенных друзей», основанной в столице в 1802 году камергером Императорского двора Александром Александровичем Жеребцовым. Эта ложа быстро стала едва ли не самой многочисленной в столице. Она объединяла в своих рядах прежде всего аристократов. Общество там было блестящим. Во главе списка красовалось имя великого князя Константина Павловича, за ним шли чередой герцоги, князья, графы, генералы и иные «сильные мира сего». (В этой ложе среди прочих состояли Александр Дмитриевич Балашов, министр полиции при Александре I, и Александр Христофорович Бенкендорф, шеф жандармов при Николае I.) В ложе существовали замысловатые обряды, своеобразный культ солнца и сил природы, так называемая «естественная религия». На знаках ложи изображался треугольник с тремя латинскими S, обозначавшими слова soleil, science, sagesse (солнце, наука, мудрость). Лабзина все это смущало, он усматривал тут попытку возрождения античного язычества или средневекового пантеизма, умаление «величия Господа». Не нравилось Александру Федоровичу и свободомыслие, поощряемое в этой ложе. Слово «вольнодумец» (libre penseur) всегда было для него знаком ненавистного «вольтерьянства» и вызывало отторжение, а в «Соединенных друзьях» это был комплимент.

В ложе проповедовались любовь к красоте жизни, предписывалось добиваться этой красоты для всех людей на свете, пропагандировалось устройство земного эдема, построение Великого Храма человечества. Как пели братья в хоровой песне:

Преславный храм сей подкрепляют
Премудрость, сила, красота,
А твердость стен сих составляют
Любовь, невинность, простота.