Легенды, заговоры и суеверия Ирландии

Гордый и прекрасный род норманнских ирландцев, происходивший от этих смешанных браков, это та знать, о которой сказано: «Они были бóльшими ирландцами, чем сами ирландцы». Они всегда проявляли склонность стать независимыми от Англии. Они публично заявляли свои права, отказывались от английского платья и языка и принимали ирландские имена. Так, сэр Улик Берк, предок лорда Кланикарда, стал Мак-Уильямом Оутером (или Высшим), а сэр Эдмонд Албанах, прародитель графа Мэйо, стал Мак-Уильямом Итером (или Низшим) [136]. Ричард, сын графа Норфолкского и внук Евы, объявил себя независимым королем Лейнстера и был убит англичанами. Мы видели, что Уолтер и Хью де Лэси, внуки Родерика, подняли открытое восстание против короля Иоанна. Сотню лет спустя двое из того же рода, которых тоже звали Хью и Уолтер, были объявлены изменниками за помощь армии Роберта Брюса, который заявлял о правах на корону Ирландии для своего брата Эдуарда, и двое де Лэси были найдены мертвыми рядом с Эдуардом Брюсом в великой битве при Дандалке, где шотландские силы были повержены.

Однажды даже Джеральдины и Фицморисы взяли в плен дублинского юстициария (как тогда именовался вице-король). Тем временем ирландские князья на Западе сохраняли свою независимость, будучи иногда во враждебных, иногда в дружественных отношениях с англичанами восточного берега. Мы читаем, что «англичане Дублина пригласили Хью, короля Коннахта, на переговоры и повели себя с ним вероломно, но Уильям Маршалл, его друг, придя со своим отрядом, спас его, несмотря на англичан, прямо из суда и сопроводил его в Коннахт». Оба народа равным образом противились господству английской короны. Джеральдины и Батлеры, де Бурги и де Лэси были столь же непримиримы, как О’Конноры в Коннахте или О’Нейлы в Тайроне – и даже больше. Великий О’Нейл [137]подчинился Елизавете; но двести лет спустя Джеральдины могли еще добавить имя другого мученика [138]за свободу к перечню своих блистательных предков.

Нередко норманны сражались между собою так же свирепо, как и с ирландцами. Граф Ольстерский из рода де Бургов, тот самый, который, как свидетельствуют источники, дал первый пир в Дублинском замке, взял в плен своего родича Уолтера Берка и заморил его голодом до смерти в своем замке; эта трагедия могла бы быть столь же памятной, как трагедия Уголино в Башне голода, если бы в Ирландии был свой Данте, чтобы записать ее. За это деяние родич Уолтера Берка убил графа Ольстерского в день воскресный, когда он преклонил колени для молитвы, и разрубил его голову надвое мечом. [139]

Несчастьем для Ирландии было то, что ирландские князья оказались столь непримиримы и что норманнские владетели страны словно подхватили заразу сопротивления короне. Восемьсот лет назад английские саксы мирно поселились бок о бок с норманнами, чтобы образовать единый народ, с едиными интересами и целями.

Норманнские завоеватели, которые, возможно, лучше чем кто-либо в Европе годились к тому, чтобы быть правителями, немедленно установили в Англии сильное, энергичное правительство. Короли как отдельные личности могли оказаться слабыми или тиранами, но здесь в правящем классе наличествовали единство цели, чувство справедливости и энергия воли, которые быстро привели подданных к порядку и дисциплине законов. Не прошло и полутора столетий после завоевания, как Великая хартия вольностей и парламентское представительство обеспечили свободу народа против капризов королей; и норманнский темперамент, с которым в необыкновенной степени соединялись инстинкты лояльности с любовью к свободе, стал наследственным национальным свойством англичан. Однако Ирландия никогда и ни в какое время не понимала слова «национальность». Издревле она была раздроблена на фрагменты, ею управляли князья, чьей основной целью было взаимное уничтожение. Не было единства, а следовательно, не было и силы.

Если бы в момент норманнского вторжения здесь, как и в Англии, обосновался бы норманнский король, то ирландцы постепенно стали бы народом под управлением единого монарха, вместо того чтобы быть скоплением воюющих племен; но из-за отсутствия краеугольного камня сами норманнские аристократы стали всего лишь изолированными вождями; к старым королькам добавились новые – каждый за себя и никто за свою страну. Всем законам природы противоречило то, чтобы гордые ирландские князья, чьи национальные традиции насчитывали более двух тысяч лет, смогли бы служить с любовью и преданностью чужеземному королю, чьего лица они никогда не видели и от которого они не получали никаких благ. И вот так прошло пятьсот лет – от Генриха Плантагенета до Вильгельма Нассаусского, пока Ирландия в конце концов не привыкла к своему подчиненному положению в составе английской короны.