Легион Безголовый

Всадник и в самом деле высок. Лошадка явно не из орловских рысаков, метра под два в холке, да и сам Безголовый вблизи слишком могучим выглядит. Останавливается перед нами, перед героями безвестными, грудью на защиту человечества вставшими, склоняется чуть, и голос, до того мерзкий, что снег мгновенно в лед обращается, звучит из района плечевых суставов:

— Кто?

— Он! — ойкает Машка, окончательно пригрев-шаяся у меня за спиной.

— Это он, — одновременно указывают на меня Садовник и генерал.

— Определенно лейтенант кашу заварил, — сокрушается капитан Угробов, пряча зенки наглые, и, чуть подумав, добавляет: — Уволим как не оправдавшего высокое звание российского милиционера.

Одна старуха из музея художественного ничего не говорит. Впервые столкнувшись с Безголовым, в транс вошла и выходить не собирается.

Всадник лошадку на меня повернул, чуть грудиной, в бляхах железных, не толкнул. Еще ниже с седла свешивается, даже шея с чернотой на месте среза виднеется. — Кто?

У каждого старшего лейтенанта в жизни бывает мгновение, когда он должен решиться — или сейчас, или никогда. Все остальное не важно. Причина не важна, цель не важна и даже последствия не имеют никакого смысла. Главное — решиться и правильно ответить судьбе.

За что ж наказание такое? Как что — опять Пономарев. Ну и что с того, что я из “Пи”? Ну да, я первым Безголовому в подземном переходе претензии от закона предъявил. И первым его в самолете на месте преступления застал. Что с того? Вокруг меня столько хороших людей, почему все сваливается на молодого лейтенанта?

Постой-ка, Пономарев. Почему обязательно убивать? А если все как раз наоборот? Ведь Безголовый появился не во время сражения, а под занавес прибыл. Одновременно с трупами, такими же, как и он, без отдельно взятой части тела. А ведь нам хорошо известно, каким таким способом появились в городе мертвяки. Охотники виноваты. Возможно, товарищ как раз беспокоится по этому поводу? Может такое быть, я тебя, старший лейтенант Пономарев, спрашиваю? Может! — Кто?

От Безголового веет таким холодом, что ноги мои становятся по колено ледяными. Гляжу вниз, и правда, закованы в лед мои ноженьки. Вот такое недоразумение неприятное получается.

А если беспокоится, стало быть, гражданин имеет стопроцентное алиби. На момент первых трупов в городе никто из сотрудников правоохранительных органов не отметил в рапортах подозрительную личность на конике.

— Кто?

Ноги, черт с ними. А вот по пояс ледяным быть нехорошо. Отогреюсь ли потом — неизвестно. И как заморозка на важные органы чувств повлияет? Не о том думаешь, Лешка. Если у товарища алиби, значит, он к делу о серийном убийстве непричастен. Следовательно, вывод такой…

— Кто?

— Ох! — Машка за спиной пытается до меня достучаться, но не получается. Чувствую, как напарница кулаками по мерзлой спине колотит, со всей силой колотит, а повернуться к ней и попросить, чтобы не волновалась напарница, не могу. Шея тоже в ледяном ошейнике.

— Это они все… — слова, словно комки снежные, в горло протискиваются со скрежетом пломбирным. — Они, эти… Охотнички. За тобой стоят, на тебя, безобразного, глядят. — Чувствую, как потеплело в шее да и в груди подтаяло слегка. — Ждут, когда ты, образина безликая, души невинные погубишь.

Безголовый положением туловища передает, как велико его внимание.

— Давай, убивай нас, …, — Машка колотить не перестает, оттого все слова главные не слышатся. — Порадуй агрессора виртуального. Сначала они кровавый след из трупов обезглавленных в городе оставили, потом на нас все стрелки перевели. Понимаешь меня, … непропорциональная. Машка, не стучи, я ж с человеком разговариваю.

Безголовый на черном коне разворачивается в сторону Охотников. Те, чувствуется, сильно волнуются.

— Они, лейтенант?

Если в званиях разбирается, значит, не совсем совесть потеряна. Значит, есть еще надежда человека спасти, под статью не подвести.

— Гадом последним буду! — Это меня Машка научила гадом последним клясться. — С той стороны приходят и трупы штабелями кладут. Разберись, а? А капитан Угробов за это грамоту выпишет. С гербом и печатями.

Грамота Безголового и добивает. От такой радости ни один нормальный человек не отказывается. Хоть с головой, хоть без нее.

— Здесь жди, лейтенант, — прошептало в ухе. Может, и не в самом ухе, а где поглубже, но впечатление такое было, что Безголовый рядышком стоит. — Я еще вернусь.

Поднимается на дыбы черный конь. Грохочут, вороний крик заглушая, на узде железные бляхи. Плащ черный на ветру ледяном развевается даже лучше, чем знамя наше.

— А зачем возвращаться? — совершенно некстати высовывается Машка.

— Я всегда возвращаюсь, — коротко и доступно объясняет Безголовый, пришпоривает черными шпорами бока черного коня и бросается на отряды Охотников.