Легион Безголовый

Заканчивается все тем, что мы с Машкой заталкиваем упирающегося и непонятно голосящего товарища в медвежьей шкуре в подогнанное зелены-' ми человечками маршрутное такси серебристого цвета с огоньками по ободку. Прапорщик честно выполняет свою часть сделки, отоваривая оранжевых, не отходя от кассы. Человечки протестуют, но Машка их убеждает табельным оружием. Дорогой иностранный гость и приставучие оранжевые попрошайки улетают, а мы с напарницей решаем, модно или нет в этом сезоне разгуливать по городу в варежках из белого медведя.

Заставляем встречный милицейский патруль петь с нами про ягоду, которая малина.

В киоске покупаем упаковку мороженых сарделек, бутылку кетчупа и шоколадку. Пока я шуршу оберткой и давлюсь шоколадкой, Машка грызет сардельки, запивая их из горла кетчупом.

Оказываемся в консерватории.

— Ягода-ма-ли-на!

Во втором акте Баобабова в грубой форме объясняет дирижеру, что припев про малину должны петь все, а не только скрипачи и скрипачки. Дирижер долго не соглашается, за что Машка ломает его палочку и руководит оркестром сама.

— Нас с собой манила!

Зрители долго не отпускают со сцены Баобабо-ву. Приходится петь на бис. — В поле звала!

Осознаю себя не окончательно потерянным для общества в круглосуточном банке, где мы укладываем на пол посетителей и персонал, объясняя им, как правильно уберечься от вооруженного ограбления. Потом все вместе едем в баню. Потом снова в банк занимать до получки. Потом убегаем от розовых человечков, предлагающих в обмен за Машкины капли абсолютной невидимости выдать каждому гражданину Российской Федерации по пятьдесят тысяч американских рублей. Наученные инопланетными товарищами, маскируемся в парке аттракционов.

Окончательно лишаюсь ориентации в плавающем лебеде, роняя голову на железный кулак давно храпящей напарницы. Совсем не к месту приходит удивительная теория о возникновении в человеческом мозгу извилин. Теория спорная, но верная. Чем больше бьешься головой, тем больше извилин.

Теряю память, свернувшись калачиком на коленях у Машки.

Полцарства за Упсу!

Холодно. Пытаюсь натянуть на голову одеяло. Оголяются пятки. Еще холоднее. Подтягиваю ноги к подбородку. Начинают дрожать коленки и спина. Не выдерживаю, просыпаюсь.

На соседнем топчане спит Баобабова. Детская улыбка, спокойное дыхание, превращающееся в густой пар, упавшая на пол простыня, заледеневшая кожаная юбка с бронированными накладками вместо карманов. У Машки бронежилет, скорее всего, утепленный, поэтому ей, в отличие от меня, хорошо и спокойно.

— Маша! Маш!

Баобабова резко соскакивает с топчана, визжит, наступая пятками на холодный пол. Обнаруживает рядом меня и успокаивается. Когда надежный напарник рядом, любой прапорщик утихомиривается мгновенно.

— Мы где? В морге, что ли?

Ищет под топчаном армейские ботинки.

— В морге подушки под головы не подкладывают. — Хлюпаю носом. Холодно, вот и хлюпаю. Глупые вопросы.

Найденные армейские ботинки Баобабова отогревает дыханием. Иней тает, превращаясь в маленькие капельки.

— А я догадываюсь, где, — говорит она, с трудом натягивая ботинки. — Дерзну предположить, что вчера ты, Лесик, изрядно перебрал. И меня вместе с тобой пригласили погостить в наш местный вытрезвитель.

Свои кроссовки обнаруживаю примерзшими к дверце железного шкафчика. Отколачиваю их стоящим рядом ломиком. Внутри ящика остальная одежда. Перегибаю ее пополам, чтобы удобнее тащить, и шлепаю к дверям. Дыхание у меня не столь горячее, самостоятельно со льдом не справится.

— Снег в вытрезвителе прекрасен и свеж, блестки серебряной пыли. Главное все ж — не исполненье надежд. Главное — чтоб они все же были, — непонятно с какой радости декламирует Баобабова, проверяя целостность оружия и амуниции.

Двигаясь по утоптанной тропе вдоль стены, обнаруживаю дверь.

— Откройте!

Если это действительно не морг, а вытрезвитель, то рядом должны быть живые люди.

Дожидаться, пока отыщутся живые, нет сил. Баобабова с разбегу вышибает двери, и мы вываливаемся в соседнее помещение. Это коридор. Здесь гораздо теплее. И инея на полу и стенах поменьше.

— Голова трещит.

— А я тебя не заставляла, — нагло врет Машка. Пятый наперсток, хоть и наполовину наполненный, она предложила почти силой.

В конце коридора слышится музыка. Поет иностранная певичка. Нет, не о малине. И больше не надо об этой ягоде.

— Представляю, что скажет Угробов! — злорадствует Баобабова, наблюдая, как я скольжу по обледенелому полу. Кроссовки для гололеда не предназначены, это даже в энциклопедиях прописано.

Что скажет капитан, я знаю почти дословно. Позор на весь район. Несмываемое пятно в личном деле. Вызов мамы в отделение. Без порки не обойтись.

Дверь с музыкой открывается легко. Это если к себе тянуть. Но Машка привыкла, чтобы от себя. Поэтому вышибает и эту. Гомонящей группой из двух человек вваливаемся в комнату, наполненную теплом лета, веселой музыкой и живыми, слава богу, людьми.

— А, лейтенант и прапорщик! Проходите, проходите. Вовремя вы. Только что о вас вспоминали.