Легион Хаоса

— Передёргиваете, отец-дознаватель, — усмехнулся я, похоже, начиная потихоньку оттаивать после смерти Танатоса, чему ироничный клирик только помогал, в отличие от своего предшественника. — Мы, кажется, говорили об избиении человека при исполнении служебных обязанностей, а могу я постоять за себя и полежать за других к делу не относится. К тому же, ваш человек вполне сознательно пошёл на этот шаг, осознавая все возможные последствия, так что ответственности на мне нет. Он знал на что шёл и получил — что заслужил.

— Приятно с вами поговорить, — усмехнулся в ответ дознаватель. — Вы можете трепаться на самые произвольные темы, но только не на нужную нам.

— Вы знаете, — теперь уже совершенно серьёзно сказал ему я, — но мне ваш предшественник так и не сказал, что же вам от меня нужно.

— Правда, — почти искренне удивился дознаватель, — переусердствовал он, жаль. Ну ладно, вы и сами всё поняли сразу, уверен, но я вам поясню: подпишите признательные показания о том, что вступили в противоестественный союз с Баалом, поддавшись его искушению, и в том вам помогал ваш хаосит. Вот, собственно, и всё.

— Хотите использовать меня против всего Легиона? Не выйдет. Вам меня не сломать, исключительно потому, что я и так сломан смертью Танатоса — моего хаосита. Пытать меня бесполезно, ибо я просто умру. Мне жить незачем.

— Что же, вы, видимо, правы, — кивнул клирик, — поэтому, я отправлю вас в специальную колонию, как у нас выражаются, на сохранение. До лучших времён.

— Почему же? Меня проще убить.

— Проще, — кивнул он, — но времена меняются. Кругом творится один Господь знает что, и вас лучше придержать. Быть может, мы сумеем использовать вас в новых обстоятельствах.

Эту тюрьму одни называли Отстойником, другие — Винным погребом, в ней как раз содержали тех, кого Церковь и убирать не желала, но и от света держала подальше. Нас, как выразился один винодел из Ниинского погреба, обвиненный в связях с Баалом, выдерживали словно доброе адрандское до срока. Я же обычно добавлял, что ещё неизвестно, что хуже — выпьют нас или сольют в помойное ведро. На что философ, уличённый в еретических воззрениях, в суть которых я вдаваться не хотел, возражал, что надо выяснить, что я подразумеваю под тем, что нас выпьют и выльют, ибо для вина оба действия равнозначно, ибо оно в обоих случаях меняется безвозвратно. И так до бесконечности. К счастью, вскоре я потерял не только счёт времени, но и чувство реальности.

Даже на выкрик надзирателя: «Зигфрид Вархайт!», я отреагировал не сразу. Двое других, наконец, подхватили меня под мышки и выволокли из барака. Притащили меня всё в ту же камеру, где допрашивали раньше, или её сестру-близняшку, но на сей раз за столом напротив меня сидел не кто иной, как брат Карвер, казалось, почти не изменившийся с нашей последней встречи.

— Приветствую тебя, Зиг, — бросил он, когда конвоиры меня буквально швырнули на стул и удалились по его жесту. — Как время провёл?

— Вашими молитвами, — буркнул я, ещё не совсем понимая не грезиться ли мне всё это.

— Зачем же так озлобленно? — спросил клирик, в его манере говорить появилось та же, что и у предыдущего дознавателя.

— Не озлобленно, — возразил я, более менее, приходя в себя, — я ещё плохо понимаю, кто я и где.

— Да уж, после Погреба некоторые так и не приходят в себя.

— Сколько я там проторчал?

— Пять лет, — ответил брат Карвер, — и за это время многое изменилось.

— Давай по порядку, — вздохнул я.

— Легион расформирован, — начал он, — Первый консул Вельф — убит. Он был не единственным, кто воспротивился королевскому эдикту и булле Отца Церкви, что привело к войне.

— И король пошёл на это?

— Король уже не тот, которого ты знаешь. Салентина поддержала честолюбивые притязания младшего сынка нашего покойного монарха и тот вместе с наследником престола умерли от странной болезни практически в один день, и на трон взошёл ничтожество Альберт.

— Но что за силу Салентина противопоставила Легиону? — удивился я, окончательно приходя в себя.

— Церковную алхимию, — уронил брат Карвер, словно стыдясь того, что носит церковный сан, — слыхал о ней? Нет. Это, фактически, гномья магия, но так как её взяла на вооружение Церковь, то магией она больше не называется. Алхимики просто творят чудеса, в особенности сотворяя различные предметы, в частности, оружие, и наделяя его прямо-таки волшебными свойствами. Мечи алхимиков рубят любою сталь, стрелы поражают хаоситов — любых: от простого Легионера до самого могучего Легата, вроде твоего Танатоса. Алхимики делают пистоли, очищают порох, так что пушки стреляют на вдвое большее расстояние, — и вообще им мало что можно противопоставить.

— Может, хватит об этих алхимиках, — взмолился я, — я понял, что это — серьёзные ребята. Что в стране твориться?