Легион Хаоса

С Эдвардом Фьестро я должен был встретиться в гостинице «Меч и секира», где в своё время отирались в основном наёмники всех мастей, затевавшие склоки со стражей и задиравшие солдат и гвардейцев винтертурского гарнизона. И войдя в неё, я отметил, что с былых времён ничего не изменилось. «Меч и секира» были под завязку набита мужиками в доспехах и деталях доспехов, поигрывающие самым разнообразным оружием, в основном, именно мечами и секирами, древковое было прислонено к стенам.

И лишь один человек отличался от остальных, причём весьма разительно. Во-первых: он был безоружен. А во-вторых: росту в нём было не больше пяти футов, ну может ещё с парой дюймов, которые можно и не считать. К тому же, он только изображал, что пьёт своё пиво из здоровенной кружки. И из-за этого на него начали подозрительно посматривать остальные.

Я подошёл к его столику и плюхнулся на стул, хлопнув юнца (ему было не больше восемнадцати) по плечу.

— Эдвард Фьестро? — спросил я его. — Ты ведь салентинец, так? А волосы светлые, никогда раньше не видел светловолосых салентинцев. — Я старался вести непринуждённую беседу, не смотря на недобрые взгляды соседей, но меч на колени положил.

— А ты, Зигфрид Вархайт? — поинтересовался он. — Ты из Билефельце или Мейсена?

— В моих жилах течёт гремучая смесь из кровей представителей почти всех стран, окружающих Виисту, — пожал я плечами. — А от прадеда билефельца осталась только фамилия. Идём отсюда, Эдвард.

— Он ещё своё пиво не выпил. — Над нами вырос здоровенный детина в кирасе и с палашом в руке. — Заплатил, а не выпил — подозрительно.

— Если бы было наоборот, было бы куда подозрительнее, — усмехнулся в бороду я.

— А может вы оба — шпики! — Он принялся недвусмысленно поигрывать палашом.

Не желая больше болтать, я выхватил из ножен меч и продолжением движения распластал детинушку вместе с кирасой. Возвращённый инквизицией клинок ничуть не уступал любому из легионных, он резал сталь брони, как бумагу.

— Пошли отсюда, Эдвард, — пряча меч в ножны, повторил я, — нам здесь не рады.

Но было поздно. Вся гостиница уже стояла на ногах, каждый наёмник был готов отомстить за друга, товарища по оружию или вообще малознакомого человека, лишь бы оружием всласть намахаться, да кого-нито на куски порубить. Я отступил к выходу, закрывая Эдварда собой, и привычно воззвал к Танатосу…

Пустота, поселившаяся на месте хаосита, рванула меня изнутри, заставив согнуться, зайдясь как и прежде надсадным кашлем. Наёмники с победным воем обрушились на меня, потрясая мечами и секирами, до древкового оружия дело пока не дошло.

Эдвард вовремя отпихнул меня, швырнув в нападающих какой-то небольшой предмет, предварительно сжав его в кулаке, а затем, с силой, которой я и не заподозрил бы в его теле отшвырнул меня к выходу и захлопнул за нами дверь. Взрыв казалось встряхнул «Меч и секиру» от фундамента до крыши, из окон гостиницы повалили клубы густого дыма, изнутри раздались вопли недоумения и ярости, сменившиеся вскоре кашлем, словно всё внутри «Меча и секиры» окутал густой табачный дым.

— Уходим, Вархайт, — совершенно спокойно бросил мне Эдвард, ребята скоро придут в себя и отправятся искать нас.

— Это и есть легендарная Церковная алхимия? — спросил я у него, когда мы двинулись проч.

— Она самая, — не без мальчишеского самодовольства ответил он.

Я решил несколько поубавить его отличное настроение и как бы невзначай заметил:

— Не ожидал, что такой коротышка как ты, сумеет так лихо швырнуть меня вон.

Да уж, тут я наступил ему, как говориться на любимую мозоль. Юный алхимик просто взвился при упоминании его низкого роста.

— Я — НЕ КОРОТЫШКА! — заорал он, наливаясь краской от гнева. — ВО МНЕ РОВНО ПЯТЬ ФУТОВ И ПЯТЬ ДЮЙМОВ!!!

— Не знаю, как ты, а сказал бы, что пять с половиной футов — несколько маловато, — с самым невинным видом бросил я, очищая клинок меча от крови.

— А я бы сказал, что кое-кто поступил чрезвычайно глупо, прикончив того детину в гостинице, — голосок Эдварда сочился ехидством, — тогда не пришлось бы наводить там такой грандиозный шухер.

— Э, да какие словечки мы знаем, — усмехнулся я. — Они не к лицу Церковному алхимику.

— У меня было непростое детство, — разом как-то поникнув, буркнул Эдвард.

— А у кого оно было простое, Эдвард. — Я понял, что зашёл в своих комментариях несколько далековато. — И вообще, жизнь сложная штука.

— Будь она простой, — мрачновато усмехнулся алхимик, — наш мир был бы Раем Господним.

— Рановато для таких мыслей, юноша. — Я почувствовал уважение к парню, который, похоже, понимает в жизни куда больше чем я в его годы.

— Эти слова практически всё, что осталось от моего отца, — бросил Эдвард ни к кому не обращаясь. — Мама часто повторяла их.

— И кто же твой отец? — поинтересовался я, не подумав как-то о последствиях вопроса, но они оказались совсем не такими как я мог бы подумать.

— Ты и вправду не знаешь, кто был мой отец? — округлил глаза Эдвард. — Легендарный Альфонсо Фьестро — создатель Церковной алхимии.