Легион обреченных

И был поражен так же, как и все мы, потому что за ней в самом деле оказались три молодые женщины. Они стояли, глядя на поезд и неуверенно улыбаясь нам. Для солдата женщина — удивительное, сложное существо. Романтическое, недоступное, возвышенная цель мучительных, неудовлетворенных страстей; существо, являющееся в тоскливых мечтах об утраченном нормальном гражданском существовании, столь далекое, что кажется нереальным, отпугнутое развязностью и шумом армейской жизни; и вместе с тем она цель накопленного мужского сладострастия. Солдат — это существо в мундире, один из стада себе подобных, и потому осмеливается выражать сексуальные фантазии, о которых, живя обычной жизнью среди людей, никогда не упоминает. Мундир служит ему защитой от выделения из массы; он позволяет себе разыгрывать флибустьера на свой жалкий манер. Он представляет собой целое сообщество, и это дает ему поддержку.

Мы все выпрыгнули из вагона и разразились умопомрачительными непристойностями. Не имея в виду ничего обидного, не желая оскорбить девушек, и я заметил, что женщины не принимают близко к сердцу высказывания группы солдат. Когда даже Порта исчерпал свой запас, большинство влезло опять в вагон, потому что было очень холодно; но Порта, Плутон, Ганс и я не могли оторваться. Мы глядели на девушек, они на нас, и мы не сразу осознали необычный аспект этого положения. Разумеется, мы знали о нем все время, но ошеломляющее удивление при виде женщин там, где можно было меньше всего ожидать, изгнало у нас все прочие мысли.

Три девушки были в полосатой робе, и нас разделяла ограда из колючей проволоки в три метра высотой.

Девушки были заключенными концлагеря. Все трое, сказали они, были из Франции, провели в лагере год и два месяца. Одна из них была еврейкой. Услышав, что мы едем в Россию, девушки попросили взять их с собой. Разумеется, в шутку.

— Нельзя, девочки, — ответил Ганс. — Гестапо нас расстреляет.

Одна из них, высокая, белокурая, с умными глазами сказала дразняще:

— Боитесь? Покажите, что вы мужчины!

И внезапно, вопреки своему желанию, мы поняли, что воспринимаем их просьбу серьезно.

— Нам лучше уйти, — нервозно сказал Ганс. — Если эсэсовцы увидят, что девушки разговаривают с нами, то искалечат их. Я знаю это по службе в полиции.

— Уйдем, когда сочтем нужным, — ответил Порта.

— Да, но мы пострадаем гораздо меньше, чем они, — сказал Ганс и с беспокойством поглядел по сторонам, не видно ли охранника.

Он был прав. Стоя там, мы подвергали девушек опасности ужасающего избиения. Мы смотрели на них нерешительно. Они на нас смиренно.

— Проклятье! Мы должны взять их с собой, — сказал Плутон. — Несчастные дети. Посмотри, какие исхудалые.

— И вместе с тем очень милые, — сказал я.

Дружелюбные улыбки девушек были неотразимы.

Мы перебросили им сигареты. И беспомощно стояли, полнясь ненавистью к тем, кто отправил их за колючую проволоку.

— Нечего трусить, — сказал Старик, почему-то вылезший из-под вагона вместе с Асмусом. — Едут они с нами или нет? Если да, нужно действовать.

Старик был хладнокровен и быстр, как молния. Не сознавая толком, что делаем, мы образовали пирамиду у одного из столбов, Старик стоял на плечах Плутона и Асмуса. Мы связали вместе свои ремни, опустили их девушкам и стали поднимать одну за другой, Старик подхватывал их, а Ганс, Порта и я ловили, когда они падали. Потом Ганс, Плутон и Асмус влезли в вагон, выгнали всех посторонних и закрыли правую дверь; так, чтобы никто не видел, как девушки поднимались внутрь.

Мы смотрели на трех несчастных девушек, и у нас колотились сердца. Во что мы впутались? Едва ли не в самое опасное предприятие, какое можно представить. Что-то захватило нас врасплох. Могли мы употребить громкое слово и назвать это жизнью? Во всяком случае, смертельно страшась авантюры, в которую ринулись, очертя голову, мы вместе с тем гордились и радовались; ощущали то переполняющее душу ликование, какое приходит, когда обнаруживаешь, что можешь превзойти себя, совершить гораздо больше того, на что считал себя способным. Хотелось бы выразить это получше, без оттенка хвастовства, но когда заходит разговор о героических поступках, я неизменно использую тот случай как критерий того, что героично, а что нет, и при таком подходе многими «славными подвигами» я, при всем желании, не могу восхищаться.

Это был тот случай, когда общее одержало великую победу над личным.

— Но перейдем к практичным делам, — сказал Старик, когда мы оправились от захватывающего дыхание заговорщицкого восторга. — В полосатых робах девушки не могут оставаться. Нужно одеть их во что-то другое. Вынимайте, что у кого есть, ребята, и не жадничайте!

Тут же были открыты сорок рюкзаков, и девушкам предложили на выбор носки, брюки, свитера, рубашки, сапоги, кепи.