Легион обреченных

— Возьмите нынешний век. Царизм растаял, как снежная гора, которой коснулось солнце. Почему? Родилась великая личность — Ленин. После его смерти советский строй не рухнул, хотя пытались сокрушить... А Германия? Рейх сейчас правит почти всей Европой. Кому мы обязаны победами? Гитлеру! Ибо в нем, и только в нем воплотилась вся сила немецкой нации. Фюрер — личность сильная, Сталин не устоит перед ним.

Вы все, друзья, слушаете радио Москвы... Большевистская пропаганда трубит: «Гитлер — шизофреник, фюрер — психопат!..» Выходит, Россия третий год воюет с ненормальным человеком? Может быть, наш фюрер неуравновешен, но он хитрый, просто гениальный человек. Да, он вспыльчив и экспансивен, слезливо сентиментален, но он — великий оратор и демагог. Именно демагог! Всякий правитель должен уметь им быть, иначе ему за собой людей не повести. На фюрера временами находит умопомрачение, но оно божественного свойства. С ума могут сходить или гении, или круглые идиоты...

Таганов слушал разглагольствования Мадера и поражался, как тот, чтобы доказать свою субъективистскую философию, искажал историческую суть, перевирал события, факты.

А майор, увлекшись, разворачивал перед слушателями, больше занятыми трапезой, свой грандиозный план «Великой Туркестанской империи» — союзницы «Великой Германской империи», президентом которой Мадер назначил... себя. Своего бывшего адъютанта, безграмотного бандита Сулейменова, — премьер-министром. Остальные посты в правительстве присутствующие распределяли сами: Абдуллаев — министр полиции, Агаев — министр финансов, Дарганли — министр транспорта...

— Эембердыев! — крикнул Сулейменов. — Ты что молчишь? Кем хочешь быть?

— Как кем? Министром просвещения, — подсказал Абдуллаев.

Мадер одобрительно посмотрел на Таганова. Майору все больше нравился этот скромный, умеющий владеть своими чувствами туркмен. «Честолюбия в нем хватит на всех, — отметил он про себя. — А держится королем, знает себе цену... Жаль, что Фюрсту служит. Может, оговаривают?..»

Новоявленные тамерланцы загалдели, перебивая друг друга. Глаза их горели жадным блеском, словно они уже почти у своей вожделенной цели. А как же! Будут своя армия, свои подчиненные, заместители. Будут владеть дворцами, землями, отарами. И они принялись присваивать себе звания «генералов», «маршалов». А когда предложили на выбор звание Мадеру — хоть «фельдмаршала», — тот холодно отказался.

— Я — ариец, офицер германского абвера! — высокомерно заявил он. — Мои заслуги отметит сам фюрер.

У всех сразу появились кислые физиономии. Их шеф погнушался получить звание от туркестанцев, людей негерманской расы, которых фашизм объявил унтерменшами. Так что придется «генералам» и «маршалам» подчиняться майору...

Таганов вскоре покинул сборище, жадно вдохнул свежий ночной воздух. Ему было душно. До боли в сердце хотелось поговорить с другом, увидеть человеческое лицо. Но здесь он был один среди врагов. Почему один? Неправда! Он стоял, вспоминая стихи любимого Махтумкули, и словно беседовал с другом.

Я на родине ханом был,
Для султанов султаном был,
Для несчастных Лукманом был,
Одеянием рдяным был,
Жизнью был, океаном был —
Жалким странником ныне стал.

Для слепого я зреньем был,

Для немого реченьем был,
Дум народных кипеньем был,
Душ влюбленных гореньем был,
Пеньем был, угощеньем был —
Нищим я на чужбине стал.

Я, Фраги, ятаганом был,

Я червонным чеканом был,
Рощ небесных рейханом был,
Над горами туманом был,
Был счастливым, желанным был,
Был дворцом — и пустыней стал [29].

«Чего это ты хандришь, Таганов? — говорил он себе. — Нет, это вовсе не слабость... Просто и я переживаю те чувства, которые испытал поэт на чужбине. Но Махтумкули томился в чужих краях не по своей воле. А меня позвал долг... Родина! Выше голову, Стрела!»

И все же тяжко, когда одинок, когда все остальные вокруг даже во сне видят деньги, чины, награды. Из их уст Ашир не слышал разговоров о счастье Родины, своего народа. А вот о жратве да голых бабах могли разливаться целыми вечерами.

Больше всего на свете они цеплялись за одно лишь чувство — чувство мести ко всем тем, кого возненавидели раньше. Готовясь вернуться домой министрами и генералами, эти головорезы составляли списки своих врагов — бывших односельчан, земляков, соседей, сослуживцев, — чтобы рассчитаться с ними сполна. Долгие часы они проводили в интригах, азартных играх. Обычно все сборища завершались потасовками, в лучшем случае дикой бранью и взаимными оскорблениями.