— Агент по кличке Осторожный был чертовски честолюбив, тщеславен, что и привело его к нам. Из всего сброда, увивавшегося в ТНК и вокруг его президента, Таганов был, пожалуй, единственным, кого не интересовали ни жратва, ни выпивки, ни женщины... Правда, позже, в Польше, мне доложили, что он встречается с какой-то артисткой из цирка-шапито. Навели справки: своих родителей она не помнила, воспитана в арийском духе. И чертовски красива. Да и Таганов был молод, привлекателен. Встречался он со своей циркачкой незаметно, словно людей стеснялся. В деле Таганов тоже был такой, не то, что некоторые... Таганова мы все называли Эембердыевым — боялся, что на родине, узнав, что он перебежчик, будут преследовать его родных. Среди эмигрантского отребья он был единственным светлым пятном. Моя находка!.. А как он Мадера обложил! Я знал о каждом шаге и вздохе этого авантюриста, который мнил из себя аса абвера, кичился своим аристократическим происхождением, а сам сел в лужу. Благодаря донесениям Таганова я смог убрать со своего пути Мадера, а заодно избавить германскую разведку от зарвавшегося мошенника. Пока в Аренсдорфе действовал мой агент Осторожный, я был спокоен.
«Стрела — Центру. Самолет, предназначавшийся переброски группы Мадера в Каракумы, при взлете на симферопольском аэродроме потерпел аварию. Участники группы готовятся к высадке с парашютом. Практику по прыжкам проходят возле Бранденбурга, в расположении авиадесантного соединения. ОКВ настаивает на быстрейшей отправке группы, Мадер под различными предлогами переносит срок. Причина его нерешительности: вермахт отступает, и группа, возможно, не встретит поддержки населения в тылу, не сможет связаться с местными националистами, чтобы поднять вооруженное восстание. Мадер настроен целиком переключиться на организацию Туркестанской армии и десантных подразделений для высадки в Средней Азии... В Аренсдорфе между участниками группы Мадера состоялось распределение министерских портфелей в «Туркестанском правительстве». Мадер втайне от Канариса, возможно, через Розенберга или другие связи ищет пути к Гиммлеру. С какой целью — пока точно неизвестно. Выясню — сообщу».
В фамильном особняке Мадера, похожем на буддийскую пагоду, вечеринка была в самом разгаре. Трехэтажный дом скорее напоминал музей — видно, сказывалась любовь хозяина к восточному великолепию. Стены и полы покрыты персидскими и туркменскими коврами, всюду — на массивной мебели из красного дерева, в глубоких нишах, на этажерках — китайские вазы, статуэтки, дорогие сувениры из Турции, Индии, Ирана, Афганистана, Средней Азии... Спальня и кабинет барона, уставленные идолами и божками, напоминали храм, а его кровать была убрана как трон китайского богдыхана. Даже экономкой в доме майора долгие годы служила старая китаянка.
Среди гостей одни туркестанцы. Шла обычная попойка с более или менее откровенной болтовней. Мадер отличался демократичностью и допускал подобные вещи. Он даже не запрещал участникам своей группы слушать передачи советского радио, считая, что истинный разведчик должен знать образ мышления врага, чтобы его легче победить.
Да и вообще Мадер не был похож на остальных немецких офицеров. То ли он подобным образом завоевывал себе дешевый авторитет, то ли так хотел выразить свое несогласие с проводимыми нацистами методами национальной политики.
— Гуманность и человечность, — рассуждал Мадер, — это кантовские категории, а для таких солдафонов, как Фюрст, видите ли, пустой звук. Они на каждом перекрестке кричат: фашизм — это революция! Верно. Так же верно, как то, что он не изменил структуру германского общества. Нацизм, мол, лишь очищает воздух от коммунистов, евреев и интеллигенции, покушающихся на демократию. Двух первых принести в жертву можно и нужно! Но зачем уничтожать интеллигенцию? Кто тогда будет управлять рейхом? Такие недотепы, как Фюрст? Идиотизм!