Легион обреченных

«Диверсия на нефтеперегонном заводе не удалась, не сработал часовой механизм, — сообщалось далее в шифровке. — При попытке проникнуть на завод вторично засекла охрана, еле ушел от погони. Курко убит, сам я ранен в бедро. Черный ангел еще раньше заболел дизентерией, лежит при смерти на чабанском коше, в тридцати километрах от меня. Нахожусь на базе в районе Ясхана, севернее колодца Акгуйы. Запасная база в десяти километрах восточнее колодца Чагыл... С отрядом Мурад-сердара, как называет сын Дурды-бая, установил постоянную надежную связь... Шлите оружие, боеприпасы, взрывчатку, продукты, медикаменты и деньги, желательно золотом царской чеканки. Санкционируйте ставку на басмачей, а также встречу с лидерами антибольшевистского подполья. От людей, посланных в Чарджоу, вестей пока нет. Остальные при мне...»

Фюрст не знал, то ли проклинать, то ли гордиться своим агентом. Но в душе отметил, как возрадуется сердце Мадера, когда тот узнает о сообщении Каракурта. Басмачество, антибольшевистское подполье — мадеровский конек. Черт возьми, жизнь — сплошной ребус! Россия сама по себе загадка, а эти желторотые азиаты еще загадочнее. Мадер в разведке не новичок. Значит, почуял, на чем поживиться, коли ставит на басмачей и националистов, грызется с Вели Каюм-ханом, злит самого Розенберга... И Фюрст, чуть приукрасив донесение Каракурта, доложил о нем своему шефу.

Фюрст, в распоряжении которого находились десятка два человек, в том числе и Таганов, приказал «министру обороны» ТНК Баймирзе Хаиту, этому стручку гороховому в форме немецкого лейтенанта, собрать своих людей. Заспанные, полупьяные командиры несуществующих частей, начальники несуществующих штабов выстроились во дворе здания Туркестанского национального комитета.

— Лучшие сыны Германии проливают кровь за вашу свободу! — орал Фюрст с пеной у рта. — А что делаете вы? Давно ли питались лагерной баландой, мразь помоечная? Мусульмане? Забыли, какими вы были настоящими мусульманами [28]за колючей проволокой? Настоящими, в квадрате... Теперь отожрались? Бездельники! Думаете отсидеться за спиной храброго немецкого солдата? Нашего фюрера? Дудки! Мы освободим Среднюю Азию и Казахстан сами, а вы останетесь на бобах... Вместо того, чтобы не спать ночами, ездить по всей Европе, агитировать, формировать части из своих земляков, вы киснете тут от безделья!..

Оберштурмбаннфюрер отметил бравую выправку, спокойное, волевое лицо Таганова и почему-то сразу сбавил тон.

— Подумайте о своем будущем, — успокаиваясь, продолжал Фюрст. — Вас ждут дома! Одни въедут на белом коне, а такие, как вы, вернутся домой на паршивых ишаках. Задом наперед. Думаете, на вас свет клином сошелся? Да в лагерях вашего брата хоть пруд пруди...

Распустив строй, Фюрст пригласил Ашира к себе в кабинет, расположенный по соседству с кабинетом Каюмова. Их отделяла лишь стена со встроенным камином. На противоположной стене почти до самого потолка блестела изразцовыми плитами старинная печь, украшенная фигурками в стиле барокко. Камин служил бутафорией, его построили не то как дань моде, не то с иной целью. Свойственное немцам мещанское смешение вкусов, подумал Таганов, к тому же из кабинета Фюрста удобно подслушивать все разговоры у президента.

Ашир уселся на предложенный стул, согласился выпить чашку кофе, хотя вновь не преминул напомнить о своем полном равнодушии к этому напитку.

— Говорят, вы равнодушны и к выпивке, — усмехнулся Фюрст. — Это похвально, но и подозрительно... особенно в компании пьющих.

— Меня это не волнует, господин оберштурмбаннфюрер, — небрежно произнес Ашир. — Достаточно того, что в Германии я научился пить кофе.

— А я не прочь выпить. Но кофе, скажу, тоже божественный напиток. Умело сваренный, он как желанная женщина: обжигающе горячий и нежно-сладкий. В вашем вкусе, наверное, жгучие брюнетки?

— Не угадали, господин Фюрст, в моем вкусе белокурые женщины. Безумно люблю одну немку. Какую? Даже под пыткой не скажу!

— А вы шельмец! — Фюрст рассмеялся, потом напомнил об их первой встрече, откровенно признавшись, что не доверял тогда Таганову. Но после случая с группой «Джесмин» и отличной рекомендацией Геллера последние сомнения у него рассеялись. Он умолчал о шифровке Каракурта, подтвердившего легенду Таганова, хотя, видимо, именно она сыграла решающую роль в том, что советскому разведчику поверили окончательно.

В комнату без звука вошел адъютант Фюрста, неся на подносе кофе и две рюмки коньяка. Оберштурмбаннфюрер не замедлил опорожнить свою рюмку. На его вопросительный взгляд Ашир покачал головой.

— Что-то не хочется пить, господин оберштурмбаннфюрер. Спасибо!

Фюрст словно того и ждал — молча осушил чужую рюмку. Как ни странно, быстро захмелел и стал жаловаться: