Легион обреченных

Раньше он слушал музыку в собственное удовольствие, а теперь, чтобы забыть о неприятностях, нараставших снежным комом. Да и откуда взяться радостям, коль скоро этот ефрейтор вел Германию к пропасти. Германию, у истоков которой стояли великие люди, возвышавшие немцев, саму нашу землю.

Да и сам Мадер чувствовал по себе, как тупел с каждым днем, терял чувство собственного достоинства. Прежде ему доставляли радость и хитроумная комбинация, и ловко составленный отчет, и с блеском проведенная операция. Он что-то вечно искал, придумывал. От этого зависело все — карьера, деньги, слава. А после Ирана у Мадера что-то застопорилось. Разве в том он виноват? В самой военной машине рейха что-то заело, и Германия походила на буксующий грузовик, увязший по самую ось... Во что превратили разведку, службу безопасности? В проходной двор! Абвер заполонили дилетанты, болваны, строящие свое благополучие на чужом несчастье. Они-то делают теперь погоду...

Агата делала Мадеру глазами знаки: ей хотелось поскорее уйти домой. Поняв, он кивнул, мило улыбнулся. Жена тоже одарила его заученной улыбкой, вероятно, не догадываясь, о чем думал ее супруг.

Семейное счастье тоже не удалось, размышлял Мадер. Да, женился он по расчету, польстившись на богатое приданое Агаты. Так поступали все Мадеры — отец, дед... Ему бы другую пару, а не эту черствую, бездушную уродину. Физическая ущербность сказалась на ее характере: Агата вздорна, ревнива, мстительна. И все это от природной ограниченности женщин. Мир еще не знал умных женщин, на то и слабый пол! Родителям его, еще при жизни, она тоже не пришлась по душе. Единственное ее достоинство: знатное происхождение — она в каком-то колене потомок самого Генриха Третьего, германского короля и императора Священной Римской империи.

Мадер надеялся на сына, но и он вырос пустышкой. Плод брака по расчету не может родиться умным. Лоботряс и демагог, фанатик и фразер — дитя фашистского века. Гитлерюгенд даже гения оболванит. Что возьмешь с него, если кумир — ефрейтор, а образец для подражания — Фюрст? Дерзит матери и даже отцу: «Вы, аристократы, продаете Германию евреям и коммунистам Тельмана. Ваша дворянская кровь разжижена паскудством, изменой, тлетворными идеями демократии...» О эти набившие оскомину трескучие лозунги! Они не заменят ума, полезных дел во славу Германии, а главное, не вернут сына.

Мадер как-то застал Леопольда копавшимся в его бумагах на столе. Увидев раскрытым свой дневник, встревожился: «Неужели...» — поделился подозрениями с Агатой, но та только вздохнула и заплакала...

Кто-то позвонил в дверь. Черкез открыл, и все увидели возникшую в дверях стройную фигуру Леопольда в новенькой, с иголочки форме гитлерюгенда. Фюрст поздоровался с ним как с равным, панибратски похлопал юношу по спине. Их частенько видели вместе — Леопольд катает Фюрста на своей, то бишь на отцовской машине.

— Ты, Вилли, оставайся! — Агата, завидев сына, заторопилась. — Я поеду с Леопольдом, устала что-то... — Стараясь скрыть свою хромоту, вышла с сыном из столовой, оставив после себя стойкий запах дорогих духов.

— Как от покойника, — поморщился Фюрст. — Не переношу, когда от бабы духами или цветами пахнет.

— Лучше, если от нее разит псиной или шнапсом? — съязвил Мадер. — Или карболкой? Цветы и духи делают женщину поэтичнее, привлекательнее.

— Где уж нам, мясникам да лавочникам, понять такое? — Гестаповец хотел едко усмехнуться, но не получилось — мелкие желтые зубы, изъеденные кариесом, оскалились, вышла жалкая гримаса.

Фюрст смолк, когда в дверях с толстой книгой появилась Урсула. Все с интересом стали разглядывать красочные иллюстрации «Путеводителя по Лувру».

— Я ее знаю назубок, — похвалялся Фюрст. — Столько лет она у меня! — Оберштурмбаннфюрер, конечно, умолчал, что книгу дальше седьмой страницы он так и не осилил.

— Этим шедеврам цены нет, — Мадер снял очки, протер стекла замшей. — Сожалею, что ни разу в Париже не бывал...

— Я бывал, но в Лувр не заходил. Зачем? Есть же путеводитель. Не вы один, увидев книгу, вздыхали: — «Ах, талантливо! Гениально! Это Леонардо, это... как его? Рафаэль!..» А что стоит гений, талант, не будь сильных мира сего, их денег? Не объявись флорентийский купец Франческо Джокондо, не родился бы портрет Моны Лизы. А ведь ваш Леонардо лишь исполнял заказ, нарисовал портрет супруги купца. Ради денег!.. Вот что стоит ваш талант! Так почему же нас иные презрительно называют аристократами тела? — Фюрст выразительно глянул на Мадера. — Деньги и власть порождают дух, заставляют шевелить мозгами, двигать руками, ногами. А вы мните из себя аристократов духа!