Легион обреченных

Внимательно вслушиваясь в слова провокатора, Ашир вглядывался в его опухшее от пьянства лицо, вспоминал свою первую встречу с ним в комитете. Да и после пути-дороги Таганова и Джураева скрещивались не раз. В памяти всплывал далекий лагерь, кучка курсантов, дерущийся Джураев. Хриплая брань, разбитое в кровь лицо. Пока прибежали немецкие офицеры, Джураев лежал на земле с рассеченной щекой.

Как-то на политзанятиях Ашир увидел у Джураева вторую тетрадь, на обложке которой было старательно выведено его рукой: «Фридрих Ницше», с изречениями великого человеконенавистника: «Падающего толкни... Мужчина создан для войны, женщина для отдохновения воина. Все остальное — безумство...» Все курсанты имели по одной тетради, где конспектировали «Расовую теорию», но вторую тетрадь, чтобы самостоятельно изучать труды Ницше, пока никто не заводил.

Ашир, слушая заученный рассказ Джураева, задумчиво разглядывал безлюдный двор, где ветер раскачивал голые кроны деревьев. У самого окна он заметил знакомые ветви невысокого ершистого растения, которое он видел когда-то в Ярославле. То был багрянник, прозванный в народе иудиным деревом. По весне он украшается багровыми, как сгустки человеческой крови, цветками. Говорят, Иуда, предав Иисуса Христа и спасаясь от возмездия, продирался сквозь густые заросли этих деревьев, поранился, и его кровь запеклась на ветвях багровым цветом. Дерево будто хотело преградить путь, задержать предателя. Но почему такая несправедливость: зачем прозвали дерево иудиным?

Багрянник прямо-таки ломился в окно номера Джураева, словно преграждая путь новоявленному Иуде.

— Ты знаешь, что это за дерево? — неожиданно спросил Таганов.

— Дерево как дерево, — пожал плечами Джураев. — Ни почек, ни листков...

— Это багрянник. Говорят, на нем Иуду удавили.

Джураев, пытаясь что-то сказать Аширу на ухо, перегнулся через стол, дыша винным перегаром, и локтем нечаянно задел массивный портсигар, лежавший под грязной салфеткой. Портсигар упал на пол. Ашир нагнулся, поднял его и увидел на нем выпуклые вензеля двух латинских букв, а под ними две скрещенные шпаги, на которых сидели два голубя. У одной из птиц на месте головы заметная вмятина — след пули. Где он видел этот портсигар?.. Другого с такой же отметиной, именно на голубке, быть не могло. Вспомнил! У Фюрста. Почти год назад. На первой встрече немецкий разведчик угощал перебежчика сигаретами, и Ашир еще подумал: красивая вещичка — и надо же пуле угодить. Небось хозяина от смерти или тяжелой раны спасла.

Значит, за ревностную службу оберштурмбаннфюрер рассчитался с ним портсигаром? Не простым — серебряным.

И Ашир, поманив пальцем Джураева, наотмашь ударил провокатора. Они схватились и покатились по полу, переворачивая стулья, грохоча столом, раскидывая бутылки. В короткой схватке Таганову удалось обезоружить Джураева, связать ему руки полотенцем. Потом снял трубку телефона, позвонил Фюрсту:

— Господин оберштурмбаннфюрер, я задержал советского агента, покушавшегося на Вели Каюм-хана...

Фюрст не заставил себя долго ждать. Ворвавшись с охраной в номер отеля, он даже не удостоил взглядом Роберта. Загадочно разглядывал Таганова — у Фюрста почти не было век, затем, улыбнувшись, заметил:

— Лучше поздно, чем никогда, господин Эембердыев. Вы вернулись издалека.

Оберштурмбаннфюрер хлопал Таганова по плечу и болтал без умолку, нес какую-то ахинею. Так гестаповец усыплял бдительность своего собеседника. Сейчас Фюрст походил на ядовитую гюрзу, которая, притаившись в засаде, методически выбрасывает перед собой раздвоенный язык, приманивая доверчивую жертву.

СКОЛЬКО ВОЛКА НИ КОРМИ...

Каракурт с трудом верил в свое освобождение. Казалось, выпустили его из тюрьмы по ошибке или еще почему-то, о чем он мог вовсе не подозревать. Не ведал он, конечно, о тех жарких спорах, что разгорелись в стенах республиканского управления госбезопасности.

— Не вправе мы дольше держать под стражей Курреева, — говорил Иван Касьянов. — Или мы предъявим ему новое обоснованное обвинение и судим, как диверсанта, или же немедленно отпускаем на свободу. Но ведь он помог нам вести игру в эфире, благодаря ему удалось заманить в Каракумы четыре шпионско-диверсионные группы. Пятую немцы забросили на Ставрополье. Ее мы тоже обезвредили. Помогал он, конечно не за совесть, а за страх... Сейчас немцы что-то притихли. Или они больше не верят Каракурту и проверяют его, или еще что затеяли.

— Судя по сведениям Стрелы, — Чары Назаров оторвался от папки, лежавшей на столе, — немцам сейчас не до нашего тыла. Им бы наступление наших войск приостановить. В германских верхах идея с заброской десанта в Среднюю Азию, видимо, отпадает.

Касьянов, заметив, как Берды Багиев порывался что-то сказать, одобрительно кивнул, и молодой чекист, поблескивая новой звездочкой на погоне — многим участникам операции в Каракумах присвоили внеочередные звания, а иных наградили орденами и медалями, — легко поднялся со стула.