Легион обреченных

Последнюю фразу Ишан Халифа произнес как-то неуверенно. Ему никто не ответил: то ли смутил нерешительный тон духовника, то ли отвлек дымок, поднявшийся из-за лениво струившейся Кушкинки и неожиданно дохнувший на них знакомым запахом.

Курреев смотрел на таявший в небе дымок, и его крупные ноздри раздувались мехами, в расширенных зрачках застыла волчья тоска. Жадно ловя ветерок с той стороны, он и впрямь походил на вспугнутого охотниками волка, трусливо покинувшего свое старое логово. «Колючку в тамдыре жгут, чуреки печь будут...» В тот миг Нуры чуть не задохнулся от боли сердечной, вспомнив мать, Айгуль, детей. Странно, но в последние годы они даже перестали ему сниться. Ох, как давно он не был дома!..

Эшши-хан собирался что-то сказать, но подошли Янсен и Брандт. За ними, пыхтя, шел адъютант, неся за плечами рацию в брезентовом чехле. Выглядели они мрачно. Брандт понимающе переглянулся с Ишаном Халифой, тот сник на глазах, но все же, хорохорясь, спросил:

— Как, Эшши-хан, тряхнешь стариной?

— Чего соваться, не зная броду? Подожду человека Нуры...

Разочарованно махнув рукой, немцы сели на коней, поскакали в сторону Сидарахта. В тот же день, посовещавшись с Ишаном Халифой, они уехали в Кандагар. Эшши-хан недоумевал, возмущался, обижался на «падишаха», державшего своего «полководца» в полном неведении.

Поздней ночью Каракурт, прослушавший передачу радио, развеял все сомнения Эшши-хана.

— В Германии траур... — У Каракурта едва смыкались губы. — Фельдмаршал Паулюс сдался со своей армией в плен. Немцы бегут от Сталинграда.

— Значит, сюда они войск своих не пришлют? — растерянно спросил Эшши-хан, а сам подумал: «То-то чуяло мое сердце — и этот зимний суховей, и падение с лошади». Вслух же сказал: — Хорош кыблаи элем, знал, а будто в рот воды набрал! Что будем делать?..

Утром Эшши-хан со своими всадниками отправился в обратный путь. Ишан Халифа пытался его удержать, но тот и слушать не стал священнослужителя. «Падишах» тоже недолго задержался у советской границы. Среди нукеров прошел слух, что сюда идут полки кизыл аскеров, а немцы, мол, оставили Россию, бежали в Германию. Всадники зароптали, кое-кто самовольно подался вслед за отрядом Эшши-хана. Опасаясь, что нукеры окончательно выйдут из повиновения и все разбегутся, Ишан Халифа дал команду собираться домой.

Остался лишь один Каракурт, ожидавший возвращения агента с той стороны. Прошла неделя, вторая, а от агента ни слуху ни духу. Шла вторая половина февраля 1943 года.

Каракурт покидал Чильдухтар ранним утром. Он скакал по дороге, прибитой теплым дождем, оглянулся назад: из-за горизонта показался медный краешек солнца. Ветер дул в спину. Остановил коня и как-то судорожно вздохнул всей грудью. То ли почудилось, то ли в самом деле запахло дымом тамдыра, утренней росой, весенними травами, росшими у горного Алтыяба.

Из Туркмении веяло теплом. Оттуда, с родной стороны, шла весна, а Нуры уходил от нее все дальше и дальше.

Ночью, приняв по радио депешу из Берлина, Черкез разбудил Мадера.

— Мой эфенди, радиограмма. Вашим шифром.

Сонный Мадер зевнул, впился глазами в колонку цифр.

— В Берлин вызывают, — хрустнул он костяшками пальцев. — К добру ли только?

Черкез подумал о Джемал — семь месяцев не виделись...

— Начальство сила темная, неведомая. — Мадер потер ладонью темноватую щетину на подбородке. — Пожалуй, мы сюда больше не вернемся. Боюсь, что дело Восточным фронтом пахнет. Во всяком случае, для меня.

— Мы делали все, даже невозможное. Не наша вина, что...

— Верблюд не знает, что у него шея кривая, — перебил Мадер с горькой усмешкой, — но упрекает змею, что у нее такая. Еще в прошлый раз в Берлине меня попрекнули, что мы увлеклись коммерцией, а разведку, мол, забыли.

— Мы не сидели сложа руки. — Черкез на глазах Мадера сжег радиограмму. — Заготовленные нами травы, коренья, опиум идут на лекарства для госпиталей вермахта. Сам рейхсмаршал Геринг заинтересован в процветании нашей фирмы... Разве вы не можете пожаловаться шефу?

— Наш шеф терпеть не может рейхсмаршала. Лучше о Геринге помалкивать. Сейчас ищут козлов отпущения. Кто-то должен ответить за Сталинград.

Отдав Черкезу необходимые распоряжения, Мадер срочно выехал в Берлин. Об отъезде фашистского резидента Черкез тут же известил Ашхабад. Вскоре и сам он отправился вслед за Мадером.

В Берлине Черкез узнал все подробности о своем начальнике, который и впрямь словно в воду смотрел. Делами Мадера занялось гестапо. Каких только собак ему не навешали! Но обвинения были серьезные: срыв диверсии на железной дороге Ашхабад — Красноводск, бездействие и развал сформированного из эмигрантов басмаческого отряда, провал Атаджанова и Бабаниязова, арест двадцати двух агентов, переброшенных Каракуртом из Афганистана. Мадеру даже припомнили и довоенные ошибки.

— Вы опаснее врага! — топал на него ногами Канарис. — Из-за вашего крохоборства мы лишились в Афганистане многих наших агентов!..