Легион обреченных

Шли восьмые сутки заточения. Таганова вроде оставили в покое. Ашир долго и мучительно анализировал свое поведение, припоминал каждую свою фразу, чтобы снова и снова повторить ее на допросе, не ошибиться, не дать себя запутать...

На дворе лил дождь, чавкала грязь под сапогами часового. Шум за дверью, загремел засов. Резкая гортанная команда. Тот же фельдфебель. Раскисшая дорога в штаб. На этот раз прошли туда беспрепятственно — на крыльце их встретил пожилой дежурный офицер и отвел к майору в мундире вермахта.

Таганов оглядел просторный кабинет — видно, бывшая учительская. Два обшарпанных стола: один — рабочий, с зелеными полевыми телефонами, другой — свежеоструганный, уставленный сытной деревенской снедью. Сизовато отсвечивала четвертная бутыль самогонки. На стене висела школьная политико-административная карта Советского Союза. На ней черной тушью выведена большая жирная свастика. У окна на потрепанном диване сидел капитан из ГФП — тайной полевой полиции, приглашенный в качестве переводчика.

Майор, кивнув на табуретку, велел Таганову сесть.

— Вышло недоразумение... — Офицер не сводил прищуренных глаз с темных зрачков Таганова. — Фельдфебель принял вас за пленного «языка» и упрятал в бане. Мне о вас доложили только сегодня...

Забулькал самогон из бутыли — майор налил себе и Таганову. Капитану даже не предложил — видно, чтобы тот с ясной головой следил за ходом беседы. Выпили не чокаясь, плотно закусили.

Судя по всему, майор был из абвера. Он дотошно расспрашивал о войсковых соединениях, где находятся крупные промышленные предприятия, военные объекты, где безопаснее перебросить в наш тыл шпионов и диверсантов, какие имеются возможности для развертывания подрывной работы.

Как и предусматривалось легендой, Таганов указал на карте прежнее местонахождение штабов своей дивизии и полка, расположение командных пунктов и огневых точек, зная, что их передислоцировали ночью, когда он пересек линию фронта.

Майор довольно осклабился. Этот темноглазый азиат с мягкими чертами лица весьма осторожен и учтив. После в характеристике абвера главным достоинством «ценного агента германской разведки» сочтут осторожность. Его так и нарекут — Осторожный.

В раскрытое окно Ашир услышал, как во двор въехала легковая машина. Часовые, стоявшие у ворот, вытянулись, взяли винтовки «на караул». Навстречу приехавшему толстому офицеру в черном мундире бросился дежурный, но тот отмахнулся от рапорта.

— Где он?

— В кабинете господина майора, господин оберштурмбаннфюрер! Плетет всякую ерунду про некую тетушку Гуль, которая вышла за кого-то замуж. Майор требует объяснить, но тот отказывается.

— Что за чушь! — Оберштурмбаннфюрер в сердцах рванул дверь и, увидев Таганова, замешкался на какое-то мгновение — где видел он это скуластое лицо, чуть раскосые умные глаза?

Его замешательство не ускользнуло от Таганова, и он улыбнулся вошедшему как старому знакомому.

— О какой тетушке вы говорите? — бросил оберштурмбаннфюрер, приблизившись к Аширу.

— О тетушке Гуль, которая мечтала выйти замуж за провизора Герберта, а вышла за врача Фридриха,— ответил Таганов. — Господин оберштурмбаннфюрер, увольте меня от этих пыток. Моего отца знал сам Джунаид-хан, у которого он был сотником, телохранителем. Моя фамилия Таганов. Меня знают Новокшонов, Черкез Аманлиев, Абдулла Тогалак... Все они верно служат Германии. — Последнего Ашир назвал с умыслом — тот с полгода назад умер в Стамбуле.

— Так какого же дьявола вы до сих пор молчали? — Гестаповец — а это был Фюрст, щеголявший в новеньких знаках отличия оберштурмбаннфюрера и еще больше раздавшийся вширь, — чуть не хлопнул себя по лбу. Вспомнил: фотографии Таганова и Ходжака он видел в досье на Новокшонова и Мадера, которым поручалось создание антисоветского подполья в Средней Азии. Новокшонов отдал концы, с него не спросишь. А этот чистоплюй Мадер что-то сколотил там, составил длинный список из басмачей, баев, кулаков, но не довел дело до конца. Имя Ашира Таганова он запомнил хорошо. Помимо списка Мадера, оно встречалось еще где-то, но вспомнить точно Фюрст сейчас не мог.

— Я не вправе доверять эту тайну каждому. — Таганов вдруг заговорил на чистом немецком языке. — Майору я сказал пароль, но он, видимо, счел меня за сумасшедшего. Я ждал, что меня наконец передадут в гестапо. А допрашивали меня какие-то... знали только что били. Для этого большого ума не надо.

— Почему вы скрывали, что говорите по-немецки?

— До встречи с вами боялся, что меня примут за большевистского агента и расстреляют на месте.

— Однако ж вы...

— Тут не докажешь, что я — это я. Да еще убедить, откуда немецкий знаю.

— Действительно, откуда?

— А почему не изучить, если он мне легко давался? В институте Маргарита Юльевна Штремм, наша преподавательница немецкого языка, души во мне не чаяла. Говорила даже, что у меня саксонское произношение.

Оберштурмбаннфюрер недоверчиво оглядел Таганова: может, это двойник? От чекистов всего можно ожидать. Но после официальной части допроса, когда Фюрст как будто удостоверился, что перед ним именно Таганов, неожиданно спросил: