Легион обреченных

Окоп упирался в узкую, как большой арык, лощину, к которой приткнулся осинник. Неподалеку виднелась окраина села. Переговариваясь, навстречу — видно, на смену караула — шли немцы в шинелях и касках, с автоматами на шее. Странно, они не обратили на него внимания, наверное, приняли за своего. Хотел окликнуть, но как: по-русски или по-немецки? — и сдержался. Он не имел права выдавать, что отлично говорит на немецком. Еще не осознавая, что предпринять, Таганов пошел вперед, натыкаясь на брошенные орудия, разбитые ящики из-под снарядов... Замаячили фигуры гитлеровцев. Вот они, кому надо сдаться.

Кто-то начальственным тоном распекал часового, грозил расстрелом, грязно ругался. У длинных рядов тюков, прикрытых брезентом и забросанных еловыми ветвями, стояли двое. Молодой офицер в поблекших от грязи серебряных погонах, увидев красноармейца, от изумления разинул рот. Подняв руки, Ашир приближался медленно, мучительно долго. В одной руке он держал пропуск-листовку на русском и немецком языках. Такие листовки разбрасывали фашисты, призывая советских воинов переходить на их сторону.

Офицер, выхватив пистолет, бросился к нему. За ним следом, поводя автоматом, оторопело заорал солдат:

— Хенде хох!

Таганов вздрогнул, вытянул руки еще выше. Гитлеровцы нерешительно топтались вокруг него, не зная, что предпринять.

— Заблудился! — возбужденно заговорил пожилой солдат, еще не оправившийся от страха. — Вот удача, господин лейтенант! Никак начальство отметит вас и... меня.

— Не видишь, у него пропуск наш, балбес баварский! — не разделил восторга своего подчиненного безусый офицер, начав обыскивать красноармейца. — Сам перешел, без оружия.

Он поднял злое белесое лицо и неуверенно спросил, не надеясь на положительный ответ:

— Шпрехен зи дойч?

Опустив руки, Таганов бессмысленно уставился на лейтенанта. Затем, словно опомнившись, мотнул головой, выдавил:

— Найн шпрехен, говорю по-тюркски, по-русски...

Подходили офицеры и солдаты, разглядывали его — кто с любопытством, кто равнодушно, а кто и с презрением. Капитан со знаками артиллериста, старше всех по званию, сказал караульному офицеру:

— Есть приказ командира дивизии доставлять перебежчиков в штаб.

Кто-то ткнул Ашира автоматом чуть пониже спины. Кровь прилила в голову. Оглянулся и увидел издевательски осклабившегося детину.

— Фор! Фор! — Немец, словно потешаясь, еще раз ткнул его. Таганов смолчал, до боли стиснув зубы. Старался думать о чем-нибудь отвлеченном. Где раньше он видел немцев? В Москве, на какой-то выставке. Приглаженные и вежливые, они все выдавали себя за чиновников торгового ведомства, но их изобличала военная выправка. Эти же, заполонившие безвестное русское село, не были похожи на тех. Спесивые и самодовольные, злые и раздражительные...

Таганова в сопровождении дюжего фельдфебеля доставили в штаб, помещавшийся в бывшей средней школе. Немец предъявил свои документы стоявшему у крыльца дежурному с повязкой на рукаве. Тут же застыли с автоматами двое часовых.

— Я привел перебежчика к майору Штейну, — объяснил он дежурному. — Ты пригляди за ним. Майор не любит, когда без предупреждения, — и вбежал в помещение.

В утренние часы штаб напоминал большой муравейник. Пробегали посыльные, адъютанты, на ходу показывая удостоверения. Взвизгивали тормоза — из штабных машин с флажками выбирались офицеры, залепленные грязью. Никто не обращал внимания на Ашира.

На крыльцо выпорхнул щеголеватый обер-лейтенант. Сбежав по ступенькам, он неожиданно шагнул к Таганову и по-немецки спросил:

— Ты чего здесь стоишь?

Ашир на всякий случай вытянулся, непонимающе заморгал глазами.

— Не понимаю вас. Балла, вах, как бы сказать вам?.. Форштейн найн, — повторял он, словно выкладывая весь свой запас немецких слов.

— Его тут фельдфебель оставил, — пришел на помощь дежурный.

Офицер сел в подъехавшую машину и куда-то укатил. Спустя полчаса вернулся, молча прошел мимо Таганова. Наконец в дверях появился фельдфебель и, к удивлению Ашира, повел его не в штаб, а к небольшому строению, особняком стоявшему на окраине села.

За скрипучими воротами — приземистая банька с зарешеченным окном. Часовой проворно открыл дверь, обитую железом. Аширу показалось, что его здесь уже ждали. Не успел перешагнуть порог, как кто-то так сильно толкнул его в спину, что он не устоял на ногах, упал на сено. Дверь захлопнулась, загремел засов.

Прошел день, другой. Таганов потерял счет допросам. Гитлеровцы сменяли один другого, у каждого был свой метод. Один вкрадчиво предлагал сигареты, вино, «откровенничал»; другой — тупо и беспощадно бил, выкрикивая только одно слово: «Врешь!»; третий вел душеспасительные беседы.

Врывались они по ночам, задавали по десять раз один и тот же вопрос, стараясь сбить с толку. Проверяли на знание немецкого языка, отдавая в присутствии Таганова приказ ликвидировать перебежчика, и его выводили якобы на расстрел. И, конечно, сверяли сведения, полученные от Ашира, с данными своей разведки.