Легион обреченных

— Ты, Ашир, нервничаешь. Не похоже на тебя. Ты, я знаю, был белобилетником. Неужели дома так плохо, что стали призывать в армию даже с твоей болезнью? Или по другой причине психуешь?

— Я здоров! — Опомнившись, Таганов взял себя в руки. — Откуда ты взял мою болезнь, может, я симулировал, на фронт идти не хотел? И вообще, мы уговорились — о прошлом ни слова.

— Ты все время уходишь от разговора. Все молчком или шуточками отделываешься. А я тебе верю, как прежде. Не только свою, но и тайну Яковлева и других доверил.

— Не волнуйся. Если сами не разболтаете, от меня никто не узнает. Придет время, сам тебе разговор навяжу и обо всем расскажу.

— Я верю, Ашир, что ты прежний. Но в лагере тебя считают закоренелым предателем, холуем фашистским. Смотри, чтобы не прибили.

Таганов усмехнулся: с одной стороны, хорошо — значит, сумел войти в роль перебежчика, врага, а с другой — чего доброго, действительно укокошат. Сгинешь и задания не выполнишь.

Они брели по пустынным дюнам. Хрустел под ногами песок, воздух был пропитан морской солью. Над головой зажглись яркие звезды. Как будто мирный вечер. И такая острая тоска по родине, по дому охватила всех, что кто-то протяжно затянул песню:

Гулял я по лугам невинным,
Пел небесам, горам, долинам,
А ныне в логове змеином
Я звонкий свой дутар ищу...

Что им привиделось в тот миг? Родная долина? Родная юрта? Горы родные? Степь неоглядная? Аул? Мать, пекущая чуреки в тамдыре или с тоской глядящая на запад, где шла война? Любимая девушка, идущая по воду?..

Все знали, что это песня на слова великого Махтумкули «Ищу спасения». Ее сменила другая песня. О том, что нет им прямого пути домой — только через слезы и кровь, через смерть...

Песню оборвал окрик: «Хальт!» Дальше нельзя, там колючая проволока. За ней какие-то плоские тени. Концлагерь. Нет мирного вечера. На всей земле идут жестокие кровопролитные бои, и они — солдаты. Только чьи?..

Из Дьеппа многие возвратились подавленными. Снова Луккенвальде, снова зондерлагерь. У самого входа еще один обезлюдевший барак, в котором размещались три группы. Курсанты зашушукались: «Смотри-ка, эти уже там...» Ашир не находил себе места: опустевший барак был укором его совести. Чутье подсказывало, что эти группы на пути к линии фронта. Да и Шмульц, любивший наклюкаться на дармовщинку — за счет курсантов, ничего не скрывал: «Скоро и вы загремите, субчики!..»

И память разведчика высветила слова Бегматова о секретной группе в бараке за двойной изгородью, где, судя по всему, народу становилось все больше. Ашир заметил через проволоку еще нескольких туркестанцев, смахивающих на туркмен или узбеков. Кто они? Почему Фюрст так дотошно интересовался Ясханом? Может, группу Яковлева надумали там высадить? А если нет, то что же? Думай, Таганов, думай! Разведчик — это прежде всего аналитик, исследователь. Из разрозненных фактов он должен построить логическую цепочку. Ошибаться тут не позволено...

Наступил день, когда все приняли присягу на верность фюреру и «третьему рейху». Все, кроме обитателей серого барака. Значит, они еще не завершили курс обучения и их будут забрасывать позже. Старшина Шмульц вдруг торжественно объявил перед строем:

— Курсанты! Теперь вы имеете право ходить в город по увольнительным. Предупреждаю: общение с местным населением категорически воспрещается!

И будущих лазутчиков, переодетых в штатское, отпускали в город небольшими группками, в сопровождении немцев-инструкторов.

После случившегося в Дьеппе и беседы у Фюрста комендант лагеря был особенно расположен к Таганову. Его отпустили в город одного.

— Я хорошенько развлекусь, посмотрю город. — На лице Ашира блуждала самодовольная улыбка.

Иного ответа Фюрст и не ожидал — Таганова отличала необыкновенная эгоистичность, его больше заботило собственное удовольствие.

...Ашир направился к городскому парку. У входа он остановился, поставил ногу на бетонную тумбу, чтобы потуже затянуть шнурок ботинка. Краешком глаза успел заметить позади серенького человечка в светлом плаще и шляпе из рисовой соломки. Тот, видно, не ожидая, что Ашир остановится, замедлил шаг, затоптался на месте, стал отряхивать полы плаща. «Почетный эскорт», — усмехнулся разведчик. Разве Фюрст упустит такую возможность? Не обошелся без ординарного шпика... Почему? Неужели Ашир в чем-то ошибся и последняя пространная беседа Фюрста с ним — лишь ловушка для усыпления его бдительности?

Войдя в парк, Таганов зашагал по тенистой аллее, задержался у будки с мороженым. Серенький человечек, обогнав Ашира, сел на скамью у небольшого фонтана, бившего в небо радужными струйками, достал из кармана какой-то журнальчик.

Стоя у будки, Ашир съел мороженое, не спеша прошел к фонтану, подставил ладонь под тугую струю, вытер руку платком. Приблизился к скамье. Человечек быстро оторвался от журнала, почтительно приподнял шляпу, подвинулся, давая место Аширу, который сел и принялся со скучающим видом разглядывать проходивших мимо женщин, детей, военных...