Легион. Психопат

«Заметив его в окне, она вскрикнула и бросилась бежать. Раскрыв объятия, она рванулась к нему, ее юное личико сияло от радости. «Любовь всей моей жиз- ни!» — восторженно воскликнула она. И через мгновение он уже обнимал само солнце».

— Доброе утро, доктор. Вам, как обычно?

Амфортас не слышал бакалейщика. Все его мысли обитали сейчас в сердце.

— Как обычно, доктор?

И тогда он вернулся к действительности. Он находился в маленькой бакалейной лавчонке неподалеку от Джорджтаунского университета. Он огляделся. Кроме него в лавке не было ни единого посетителя. Чарли Прайс, старенький бакалейщик за прилавком, озабоченно разглядывал Амфортаса.

— Да, Чарли, то же самое, — рассеянно согласился тот. Голос его прозвучал печально. Амфортас заметил Люси, дочь бакалейщика. Она примостилась на стуле у окна.

— Одну булочку для доктора, — пробормотал Прайс и нагнулся к застекленным ящикам, где были разложены свежие пончики и всякие плюшки. Он извлек глазированную булочку с начинкой из корицы, изюма и дробленого ореха Выпрямившись, он завернул ее сначала в вощеную бумагу и затем, сунув в пакетик, положил на прилавок. — И один черный кофе, — добавил бакалейщик и направился к кофеварке, рядом с которой громоздились целые башни пластиковых стаканчиков.

«Целый день катались они на велосипедах, но вот неожиданно он вырвался вперед и скрылся за поворотом, где она не могла уже его видеть. Он резко затормозил и, соскочив с велосипеда, быстро нарвал букет алых маков, растущих в изобилии прямо у обочины. Маки напоминали ему крошечных ангелочков, прославляющих Господа. И когда она показалась из-за поворота, он уже ждал ее. Он застыл посредине дороги и протягивал ей ослепительный букет. Она притормозила, изумленно глядя на цветы. Слезы заструились по ее щекам. «Я люблю тебя, Винсент».

— Вы опять провели всю ночь в лаборатории, доктор?

Пакет с булочкой и кофе в пластиковом стаканчике с крышкой ждали его на прилавке. Амфортас перевел взгляд на бакалейщика.

— Нет, не всю ночь. Несколько часов.

Прайс взглянул на его изможденное лицо, на его ласковые, темно-карие, как лесная чаща, глаза. Какая- то тайна застыла в этом взгляде. Нет, не горе, нет. Что-то другое.

— Вы уж так не переутомляйтесь, — посочувствовал бакалейщик. — Вы выглядите уж больно усталым.

Амфортас кивнул. Порывшись в кармане темно-синего джемпера, надетого поверх больничного халата, он извлек оттуда доллар и протянул его бакалейщику.

— Спасибо, Чарли.

— Помните, что я вам сказал.

— Я запомню.

Амфортас прихватил пакет с булочкой, и через мгновение над входной дверью нежно звякнул колокольчик. Доктор очутился на улице. Высокий и стройный, слегка сутулившийся Амфортас постоял некоторое время на пороге, задумчиво опустив голову и прижав к груди пакет. Бакалейщик подошел к дочери, и они принялись вдвоем разглядывать доктора.

— За все эти годы я ни разу не видела, чтобы он улыбался, — еле слышно заметила Люси.

Бакалейщик протянул к полкам руку:

— Ас чего он должен улыбаться?

«Улыбаясь, он произнес: «Энн, я не могу на тебе жениться».

«Почему? Разве ты не любишь меня?»

«Но ведь тебе всего двадцать два».

«А разве это плохо?»

«Я в два раза старше тебя, — возразил он. — Не за горами то время, когда тебе придется возить меня в инвалидной коляске».

Она вспорхнула со стула, весело рассмеялась и, усевшись ему на колени, нежно обняла его обеими руками: «О Винсент, я не дам тебе состариться»,

Амфортас услышал крики и топот. Он взглянул в сторону Проспект-стрит и увидел справа лестницу — бесконечный ряд каменных ступеней, ведущих далеко вниз на М-стрит, а оттуда — к реке и лодочной станции. Много лет назад эту лестницу окрестили «Ступенями Хичкока». Снизу вверх по ней бежали сейчас спортсмены университетской команды по гребле. Эта пробежка входила в обязательную утреннюю разминку. Амфортас наблюдал, как гребцы один за другим появлюсь на верхней лестничной площадке, а потом дружно трусцой побежали к университету. Вскоре спортсмены скрылись из виду. Доктор стоял не шевелясь, пока не смолкли последние выкрики. В полном одиночестве застыл он в этом гулком, опустевшем коридоре, где, казалось, размывались границы любого человеческого поступка, а смысл жизни сводился лишь к ожиданию.

Сквозь бумажный пакет он почувствовал тепло, исходившее от горячего кофе. Амфортас отвернулся и медленно побрел вдоль 36-й улицы, пока не добрался до своего маленького двухэтажного деревянного домика. Тот располагался неподалеку от бакалейной лавки и отличался от прочих строений скромностью. Напротив через дорогу находилось женское общежитие и дипломатическая школа, а чуть дальше, налево, — церковь Святой Троицы. Амфортас присел на белоснежное, ослепительно чистое крыльцо и, раскрыв пакет, вынул булочку. По воскресеньям она обычно приносила ему именно такие.

«После смерти мы все возвращаемся к Богу, — объяснил он ей тогда. Она вспомнила отца, которого потеряла всего год назад, и он стремился утешить ее. — И тогда мы становимся частью Его самого».

«Такие, как мы есть?»

«Возможно, что и не такие. Может быть, мы при этом и утрачиваем свою индивидуальность».