Легион. Психопат

— Вы любите оперу? — спросил вдруг Подсолнух И сочным бархатным голосом затянул внезапно известнейшую арию. Потом неожиданно замолчал и взглянул на Киндермана. — А я больше уважаю пьесы. Моя лю бимая — «Тит Андроник». Такая милая. — Он тихо засмеялся. — Как поживает ваш друг Амфортас? Недавно его посещал прелюбопытнейший гость, насколько я понимаю. — Подсолнух закрякал, как утка, потом снова замолчал. И отвернулся к стене. — Над этим тоже надо еще покорпеть, — недовольно пробормотал он глухим низким басом, а потом как ни в чем не бывало обратился к Киндерману: — Так вам интересно, как я отсюда выбираюсь?

— Да, расскажите мне.

— С помощью друзей. Закадычных друзей.

— Каких друзей?

— Да ну, это ужасно утомительно. Давайте побеседуем о чем-нибудь другом.

Киндерман ждал ответа.

— Зря вы меня тогда ударили, — ровным голосом произнес Подсолнух. — Я ведь не могу отвечать за свои слова. Я же псих.

Киндерман снова прислушался к падающим каплям.

— А мисс Китинг на ужин съела тунца, — сообщил Подсолнух. — Я чувствовал его запах. Дерьмовая больничная кормежка! До чего же она гнусная!

— Как вам удается выбираться отсюда? — настаивал Киндерман.

Подсолнух запрокинул голову и расхохотался, а потом горящим взглядом впился в Киндермана.

— Вариантов хоть отбавляй. Я все тщательно планирую. И оцениваю. Ты думаешь, так все и есть на самом деле? А вдруг я действительно твой приятель Дэмьен Каррас? Может быть, меня только объявили мертвым, а на самом деле я и не собирался на тот свет. Я оклемался в один миг — надо заметить, весьма необычно, ну, а потом начал шляться по улицам, окончательно сбрендив. Да я до сих пор, может быть, не знаю, кто я такой на самом деле. И не надо напоминать, что, помимо всего прочего, я безнадежно болен — свихнулся, так сказать. Мне частенько снится один и тот же сон, будто лечу я вниз с длиннющей лестницы. А это случалось на самом деле? Если да, то я скорее всего действительно здорово повредил черепушку. Было это на самом деле, лейтенант?

Киндерман не отвечал.

— А еще мне снится, что фамилия моя — Венна- мун, — продолжал Подсолнух. — Эти сны мне нравятся куда больше. Там я убиваю людей. Так трудно отличать грезы от реальности. Я же безумен. И вы, кстати, мудро поступаете, не доверяя мне. Но тем не менее вы всего лишь расследуете убийства Произошло уже несколько преступлений. Это ясно. Вы знаете, что я думаю по этому поводу? Все это — дело рук Темпла. Ведь он так успешно гипнотизирует пациентов, что может внушить им любые действия. Ну а я, очевидно, просто способный телепат или ясновидящий и поэтому на лету схватываю всю информацию о проделках «Близнеца», Неплохая мысль, а? Да, я вижу, вам она тоже приходила в голову. Это хорошо. Ну, пока хватит с вас и этого. А вот вам еще пища для размышлений. — Глаза Подсолнуха заблестели, и весь он подался вперед. — А что, если у «Близнеца» есть соучастник?

— Кто убил отца Бирмингэма?

— Это кто такой? — невинным голосом спросил Подсолнух. Брови его удивленно поползли вверх.

— Разве вы не знаете?

— Я не могу находиться одновременно в нескольких местах.

— Кто убил медсестру Китинг?

— «Гасите свет, гасите свет», — повторяла она.

— Кто убил медсестру Китинг?

— Ну какой же вы завистливый. — Подсолнух резко вскинул голову и затрубил, как олень, а потом торжествующе посмотрел на Киндермана. — Вот теперь, по- моему, почти то, что надо, — подытожил он. — Уже близко. Сообщите прессе, лейтенант, что я — «Близнец». Это мое последнее предупреждение. — Он злобно уставился на Киндермана. Наступила тишина. — Отец Дайер был недалеким человеком, — нарушил наконец молчание Подсолнух. — Очень глуп был, очень. Кстати, как ваша рука? Опухоль еще не спала?

— Кто убил медсестру Китинг?

— Хулиганы. Неустановленные личности. Грязная работенка.

— Если это сделали вы, где ее внутренние органы? — не унимался Киндерман. — Вы должны это знать. Что с ними? Расскажите мне.

— Мне нравится обед, — равнодушно произнес Подсолнух.

Киндерман заглянул в эти пустые глаза, и тут сердце его замерло. «Закадычные друзья»…

— Отец должен узнать об этом, — выговорил наконец Подсолнух. Он отвернулся и уставился в пустоту. — Я устал, — тихо добавил больной. — Похоже, я так и не закончу своего дела. Я устал. — Теперь он казался беспомощным и одиноким. Глаза его затуманились, голова склонилась на грудь. — Томми не понимает, — пробормотал Подсолнух. — Я сказал ему, чтобы дальше он делал все сам, а он не слушает. Он боится. Томми… Сердится на меня.

Киндерман встал и, подойдя ближе, нагнулся к Подсолнуху, чтобы разобрать его шепот.

— Маленький… Джек Корнер. Детская… игра.

Киндерман еще немного подождал, но больше ничего не услышал. Подсолнух потерял сознание.

Киндерман поспешил из палаты. Его мучило дурное предчувствие. На обратном пути он позвонил медсестре и, как только она появилась, сразу же направился в отделение невропатологии за Аткинсом. Сержант стоял у дежурного столика и разговаривал по телефону. Заметив следователя, он разнервничался и принялся тараторить в трубку.